Только вот я его совершенно не знал.

- Я, конечно, извиняюсь, - иронично сказал я, обращаясь к незнакомцу, - но вы сидите за моим столом.
- Ой, прошу прощения, - отозвался он, - просто, с моим компьютером какие-то проблемы, его сейчас чинят, а мне срочно нужно кое-что найти. Мне Игнат Николаевич разрешил за этот стол сесть.
- Пусть сидит, пойдем пока поговорим, - послышался голос Ботаника.
Я обернулся и увидел умников, которые стояли у входа в курилку и жестом приглашали подойти.
- Ладно, сидите пока, - кинул я в сторону незнакомца и пошел в сторону курилки.

- Ну, рассказывай, что там со столом у твоего клиента, - сказал Ботаник, отмахиваясь от табачного дыма.
- Я дело Сложной вашей почитал, оно у меня и сейчас в дипломате есть, видел фотографии ее стола. Так вот у Суляева тоже самое на его столе. Только выцарапано.
- А ты где дело Сложной нашел? - спросил Стас
- На компе открыто было вчера, когда я от профессора вышел. Я думал, вы мне его в помощь подкинули. Но он, - я указал на Ботаника, - сказал, что не подкидывали.
- Нет, - сказал Молчун, - не подкидывали.
- Слушайте, а вы внимания не обратили вчера, может этот, который сейчас у меня за столом сидит, может, он отчет открыл? - Умники отрицательно покачали головами.
- А с ванной его там что? - спросил Ботаник, - что тетометр показал?
- А, тетометр, - тихо сказал я сквозь зубы, - тетометр оплавился, ребята. Правда, флешка не повредилась и показания я снял. И опять что-то непонятное, - я достал из кармана флешку и протянул ее Ботанику, - сами посмотрите. Так вы мне лучше про Сложную еще расскажите? Что это она постоянно рисовала-то?

1

Я плутал в задворках незнакомой мне улицы Шумилова порядка двадцати минут, прежде чем найти искомый дом. На всякий случай, закурив перед подъездом, я еще раз сверил номер дома и прочие ориентировки с теми, что мне продиктовали по телефону. Когда я удостоверился на сто процентов, что я там, где меня ждали, я выкинул окурок, не скурив и половину, и стал подниматься по лестнице, попутно ища в карманах клочок бумаги, на котором было записано имя человека, который к нам обратился.

Дверь мне открыл довольно полный лысеющий мужчина средних лет. Он лишь на миг остановил свой взгляд на уровне моих глаз и, схватив меня за руку, рывком втащил к себе в квартиру.
- Наконец-то вы пришли, - слегка заикаясь, проговорил он, запирая дверь, - я просто не знаю к кому еще можно обратиться. Я даже думал, что вы не придете, а вы пришли. Я так вам рад. Вы знаете, я уже волноваться начал...
- Николай Владимирович, - прочитав его имя с бумажки, которую я только что нашел в нагрудном кармане, деликатно перебил его я, - мне сейчас вкратце объяснили, что у вас за беда, но мне нужны подробности.
- Да-да, конечно, - он нервно закивал, - я вам сейчас все покажу. Вы разувайтесь, настраивайте свои приборы, сейчас я вам все покажу и расскажу.
Следуя вежливому предложению Николая Владимировича, я разулся и прошел в комнату. Достав из своего дипломата листок с сумбурным описанием проблемы заказчика, я стал прикидывать, сколько времени потребуется на выполнение сегодняшнего заказа.

Верно говорят умные люди - век живи, век учись. Я, к примеру, всю жизнь пытаюсь следовать этому завету, и иногда из этого что-то да выходит.

Вот, например, приключилось однажды со мной бедствие.

Было это во времена моего студенчества, то есть хрен знает когда. Я разве что только поседеть не успел с тех пор. Имелась у меня, значит, привычка пагубная. Нет, верней даже две привычки. Я сутками просиживал во всякого рода чатах, ну и знакомился там с представительницами прекрасного пола. Хотя, иногда, на первой встрече оказывалось, что это вовсе и, блин, не прекрасный пол. Такое доводилось увидеть, что даже в фильмах про смерть и ужас не показывают. Но я ведь дурной и добрый, и со свиданий этих не убегал, вопя и крестясь на ходу, как сделал бы любой другой на моём месте. Нет, я сидел уже до конца, развивал, так сказать, отношения. И старался много не пить, во избежание непоправимого. Кто-то скажет, главное чтоб человек был хороший. С чем я в корне не соглашусь.

Но, были во всех этих встречах и позитивные моменты, о них рассказывать не буду, ибо просто, банально и неинтересно.
Всё началось, когда в один прекрасный день, со мной поздоровалась девушка с ником "Кучерявая". Интересно, думаю. Сидим трындим, слово за слово, и тут оказывается, что ей я знаком, что она со мной давно встретится мечтает. И сама она из себя такая красивая и хорошая, во всех смыслах положительная. А я же сижу руки потираю, радуюсь, повезло в кои то веки! Договорились встретится. Приходи, говорит, с букетом красных роз, а то, мол, давно не видела, вдруг ещё не узнаю...

- А-а-а-а-а-а-а-а, блядь! - зло выдохнул Минет Ссыглер и с силой грохнул по столу пустым стаканом. Из-за застиранной занавески раздавалась ритмичное скрипение разбитой кровати, хихиканье Кати Диверсантки и тяжелое дыхание Муни Жозла.
- Тихо, блядь, - заорал Муня. - Проиграл, уёбок, сиди и соси. Катя зажгла сигарету и выпустила клуб вонючего дыма. Муня закашлялся, громко перднул и выглянул из-за занавески.
- Не могу, блять, кончить нихуя, нахуй, - пожаловался он, упершись мутно-голубыми глазками в залитый липким стол, за которым сидел Ссыглер.
- И эта манда курит еще во время ебли, сука. Принимай вахту, чтоль?
- В пизду пошли, припиздни, - ответил Ссыглер, судорожно перетасовывая колоду засаленных карт трясущимися ковырялами.
- Да ладно, блядь, проиграл - так и не пизди! - Жозёл натянул трусы и, покачиваясь, зашагал к столу.

Адам Трофимович Шпицельмахер-Апостол, почетный член Всемирной академии прикладной фрикционики, копрогностики и немануальной проктологии, глотнул мутной столовой воды из облапанного графина. За стеклом кишели - он ясно видел это - инфузории-туфельки, жгутиконосцы, спирохеты, дергались гонококки и виляли хвостами личинки глистов. Сделав "соловья", мэтр смачно сплюнул под кафедру, хорошенько прокашлялся и приступил к изложению заключительных тезисов своего мастеркласса по куннилингвистическому программированию и зоотерической теософистике.
Вытянув шею, как единый многоголовый организм, набитая битком аудитория уставилась, не моргая, в бледное профессорское лицо. Зал, загипнотизированный глазами профессора, не смел и шелохнуться, и, казалось, даже не дышал.

Полупролог

- В юкумене, сынок, никто не умирает! - громко сказал дед Федор и разлил остатки водки по стаканам - в юкумене только меняют форму жизни.
- Ты ёбнулся, дед? В какой ойкумене? - переспросил Семен
- В нашей, блядь, в российской юкумкене! Юкумене Российской Федерации! Ты, щенок, даже не знаешь, что мы тут вас всех, блядей, от трагла спасли. 20 лет! 20 лет я за вас, там, лягух, суки, жрал!
- Деда Федор, ты нормальный?
- Я то? Я - нормальный! А вы тут, суки, по институтам сидели, баб за ляжки лапали! А ты хоть раз живого Рдынзла видел? А! Я глистом четыре года отпахал. Самого крупного Скругля в отряде, ёб вашу мать, водил! Из-за тебя, ссыкуна, который сейчас, бабло лопатой гребет, старший сержант Псих навеки в трагле застыл! Все! Последняя форма жизни теперь у пацана даже не колбаса, а морковка! Ааааааааааааааааааа! Какие ребята были! Какие селедочники! Какие жополазы! Лейтенант Дробаш под тявкалками навеки залег! Муньки Гришина Серегу до мослов обглодали. Ходит теперь, как амеба, с аборигенами крякает! Гыруны, Мыруны, Сракеры - с кем мы там только не бились, гнида, что бы тут спокойно мог водку холодную пить да сало жрать!
- Дед, бля, ты совсем ёбнулся! Я дурку сейчас вызову!
- Да, я тебя, сосунок сейчас именной гляквой заебошу в полную брюкву!!!
Сменен выбежал из прокуренной кухни и дрожащими пальцами стал набирать на сотовом телефон психушки. Дед пинком открыл дверь и наставил в лицо племяннику здоровенную, брызгающую слюной, глякву...

Отвратительный растворимый кофе. То ли кислый, то ли горький. Но он пробуждает, а сам я уже не просыпаюсь. Возраст. Тридцать. Нужны стимуляторы. Так что я все равно допил чашку, и глянул на экран. Рассказ не шел. Вчера, мысленно, я написал его, и сделал это великолепно. Жаль под рукой не было ни бумаги, ни компьютера. Сейчас - на следующий день, - как это обычно и бывает, все придуманное казалось полным идиотизмом. Идиотизм, идиотизм, идиотизм, думал я, глядя в лист. Зазвонил телефон. Номер был незнакомым. Я, конечно, принял звонок.

− Привет, Лоринков, ты написал клевый текст, - сказал малознакомый голос в трубке.
− Я уже пять лет не работаю в газете, так что идите на хрен, - сказал я.

Нажал на отключение сигнала, и глянул на экран. Плюнуть, что ли, и не писать сегодня? Но белый экран выглядел укоризненно. Отвратительнее всего то, что в такие моменты на нем мигает этот курсор гребанный. Телефон снова зазвонил. Я терпеливо принял звонок, и сказал, не отрываясь от экрана:

− Вот уже пять лет я, к счастью, не работаю в газете.
− Так что идите на хер, - сказал я.

После третьего звонка стало ясно, что звонит или продавец кредитов, или адвентист Седьмого Дня. Только эти ребята бывают так упрямы.

− Ну хорошо, - сказал я. - Слушаю.
− Чудак человек! - сказал голос в трубке, и я поморщился.
− Ты написал клевый текст, но я, конечно, говорю не о газетном! - сказал он.
− А о каком? - спросил я.
− Я говорю о твоей поэме.
− Ты что, не узнаешь меня? - спросил голос.
− Конечно узнаю! - соврал я.
− Я же Мажуров, я же литературный журнал в Молдавии начал выпускать! - сказал он.
− А! - вспомнил я.

Скоро лето. Его не оправдывает даже армянский коньяк, который, впрочем, в радужных закоулках памяти неопохмеленной никак не найти. Для того чтобы вспомнить, куда я вчера засунул бутылку, надо похмелиться, а для того чтобы похмелиться, надо обязательно вспомнить. Круг замкнулся. Ни слова об осени. Весна сошла с ума. Хотя для этого времени года такое положение в порядке вещей.
Мне бы бабу. Хрупкую, но с вот такой вот задницей. Поставить её раком и научить уму-разуму.
Сижу на террасе. Под отходняк чаёк липовый по организму гоняю. На столе огромная хрустальная ваза с цветами. Эстет итиомать. Погода нишпац. Солнышко балует. Птички норовят в чай насрать. Лениво. Радостно. И ещё хрен знает как, но хорошо. Хочется спать. Почти засыпаю, но:
- Мужчина, Вы собаку не видели?
- Видел, - отвечаю. - Вам какую? - и шарю глазом ошалевшим в поисках голоса.
- Таксу, - говорит. И мило так улыбается.

Опаньки! Баба! Правда, размер её седалищного нерва слабовато отвечает моим эстетическим запросам. Ну да ладно.
- Нет. Таксу не видел. Тут в основном чау-чау и прочие китайские птеродактили ошиваются. А Вы проходите. Присаживайтесь. Подождём. Может, и Ваша бабака-барабака объявится.
- Спасибо.
- Чаю?
- Нет. Лучше коньячку, - вот же блядь. Прям на любимую мозоль.
- Эх, - вздыхаю, - да где ж его взять-то?
Она встаёт. Наклоняется, чтобы продемонстрировать мне то ли родинку на груди, то ли дорогой бюстгальтер. Нет. Дотянуться до вазы. Подвигает её к себе. Тяжёлая. Извлекает букет. Кладёт его на стол. Возвращает вазу на место и смеётся:

Cегодня!!! Юбилейный!!!! Двадцать восьмой!!!! День расколдованных принцев!!!!!!!!!!!!!!! - надрывался глашатай с трибуны.
- Интересно, с каких пор 28 - юбилейное число? - проворчала принцесса Аннет.
- А у него каждый год юбилейный, - хмуро пояснила принцесса Джиджи, младшая из дочек достопочтенного короля Гренуйя, как раз 28 лет назад расколдованного тогда еще принцессой, а нынче королевой Альбиной. По этой причине от присутствия на церемонии ее не могло спасти даже срочное заболевание: родители свято чтили этот праздник. Остальным принцессам периодически удавалось откосить. Джиджи могло спасти только замужество, ибо расколдовывающая принцесса должна быть невинна.
- Как же хорошо, что я родился мальчиком! - осклабился Пит, младший из детей и единственный сын короля Гренуйя.
- Цыц, мелкотень! - зашипела гувернантка, - мне ничего не слышно!
- Я скажу маме, что ты нам грубишь! - заныл принц Пит.
- А я только рада буду перейти на менее нервную работу - не осталась в долгу гувернантка. На самом деле это были только слова. Королевские дети уже успели к ней привыкнуть и признать, что она гораздо лучше, чем три предыдущих няни, а потому предпочитали не рисковать повторно нарваться на кого-то вроде Фроляйн Майнкамф (на имени сие воспоминание следует безжалостно оборвать дабы вконец не испортить и без того безрадостный праздник).

Тем временем глашатай продолжал отрабатывать свою горсть золотых монет:
- Дамы и господа, мадам и месье, пани и панове и прочие здесь присутствующие! Поприветствуйте наших героев! Они одни не побоялись долгих дорог, не отступились ни перед горами, ни перед лесами, ни перед болотами, не ужаснулись возможному гневу могущественных заморских колдунов! Они целый год искали, и они нашли тех несчастных, пострадавших от злых сил! Поприветствуйте! Всмотритесь в их ясные очи! Запомните их лица. Благодаря им сегодня может произойти очередное чудо и очередной принц не только вернет себе свой истинный облик, но и обретет любовь на всю жизнь!!!

Люди стояли в длинной очереди под палящим солнцем.
- Маам, а маам. - канючили дети. - А сколько мы еще будем тут стоять? Сколько можно?
- Ты спрашивал десять минут назад! - раздраженно отмахивались родители. - С тех пор ничего не изменилось.
- Мы устали! - хныкали дети. - Пойдем домой.
- Вы неблагодарные! - заводились родители. - В первую очередь мы здесь ради вас! Где вы еще увидите это вживую? Вы только представьте, если вдруг в этот раз повезет нам! Нет, вы представьте!
Дети живо себе представляли, что будет если им повезет - как можно будет хвастать перед друзьями и одноклассниками, как все будут им завидовать и умолкали на следующие десять минут.
В пятницу большие ворота открылись, заиграл оркестр и очередь начали пропускать во двор.
"Только три сотни счастливцев смогут увидеть! И только одному из трехсот повезет! Торопись попасть в три сотни! Всего за пятьдесят миллионов. Ну упусти свой шанс!" - надрывались громкоговорители под музыку.

- Обнаглели. - проворчал Алекс. - Всего за пятьдесят миллионов... За пятьдесят можно жить в течении десяти лет целой семье. Еще очередь эта... Почему нельзя было зарегистрироваться и приехать по вызову, когда подойдет очередь?
- Мы же только по пятницам стоим. - возразила Соня. - А город и отель - ничем не хуже любого курорта.
- Почему нельзя ждать дома? Почему уехавший выбывает из очереди?
- Бизнес. Они хотят, чтоб ты тратил деньги здесь. - пожала плечами Соня. - А представь, что было бы, если бы это было доступно среднему классу? Сколько тут было бы людей? Да и то - здесь гораздо больше людей, чем триста. То есть, люди приходят сюда, даже зная, что за ворота их не пустят.

- Слушай, - Она пристально посмотрела в Его небесно-голубые глаза. - Неужели тебя жаба не душит, а? Ты же всегда проигрываешь!
- Не-а, - беспечно рассмеялся Он в ответ. - Надо будет - еще нарисую! Ну должен же я когда-нибудь научиться этой премудрости!
Третий молча щурился на солнце.
Она покачала головой и вздохнула. Ей не понять. Впрочем, это не Ее забота.
- Сочинка, сдача по кругу, играем до двадцати в пуле. Распасы - как обычно. Выход - семерная. За перезаклад, - Она бросила на Него короткий взгляд, - в гору, так и быть, не пишем. На "раз" - играем Сталинград. По одному за вист.
- По пять! - почти выкрикнул Он.
- Не многовато ли?
- Зато интереса больше! - Он снова рассыпал по каменным плитам дворика свой серебряный смех.
Третий промолчал - согласился.
Она открыла рот, хотела что-то сказать, но передумала. Пожав плечами, начала сдавать карты. По пять - так по пять. Ей-то, в сущности, какое дело?

Он с детства обладал недюжинным литературным талантом. Ему прочили писательскую карьеру - настолько правдоподобно Он создавал свои фантастические миры. Однако сам Он только смеялся - "Слово было лишь вначале" - и искусству словосложения предпочитал искусство игры в преферанс. И хотя за всю жизнь Он так и не выиграл ни одной партии - азарт Его не угасал.

С бабушкой Нафигой и дедушкой Ринатом мы живем в одном подъезде уже 18 годков. Так странно вышло, что второй этаж у нас получился татарским: кроме стариков Зиганшиных, Разия с хахлом мужем и Сулеймановы.
Вообще-то, ничего удивительного - во-первых, татары вторая титульная нация, их в России до матери, 30 млн. А во-вторых, в Сибири всегда было полно каких-то тюркских племен, которых для удобства стригут под одну гребенку и называют татараме.
Татарская кровь в нашем подъезде плещет и чуть повыше третьего этажа, в моей собственной семейке, поэтому аул во главе с буйной бабушкой Нафигой нас признает за своих, даже меня, хотя я, как понимаете - ни сном, ни духом.
Когда родилась младшая, Нафига-апа приперлась в гости с перогом по имени "белиш", заглянула в пеленки и радостно потерла ручки:
- Ай, якши-якши, хорошая кызымка получилась! Слава Аллаху, не в мать.
Русских баб Нафига не любит. Говорит, что татарские мужики так и норовят приволочь в дом какую-нибудь блядешку.
- Представь, - рассказывает Нафига. - Внук привел девушку познакомицца. Ну, белобрысая такая, вроде тебя, да и шайтан с ней. Но туфли как поставила - ты не поверишь! Одна туда смотрит, вторая - сюда. Вот неряха! Урус-усрак!

Бабка Нафига - наша староста. Гоняет потсанов-хулиганов и не только. Когда-то рядом с домом был рынок, народ ломился в подъезд пассать. Нафига-апа сидела в засаде, выскакивала и дубасила ссыкунов чем не попадя.
Дом наш в лихие девяностые считался очень престижным - в подъезде, например, жил директор авиакомпании. Его вооруженная охрана пробегала девять этажей, перед тем, как шефу выходить. Это неприятно, я вам скажу: выходишь из квартиры, а на тебя несется мужик с пистолетом.

ЧАСТЬ 1

- Сигареткой не угостите? - маленький толстый плешивый человечек заискивающе заглядывал в глаза.
- Пошел вон! - ласково ответил Миша и отвернулся к окну. За грязным замызганным стеклом, украшенным ржавой решеткой в виде лучей восходящего солнца, не было ничего интересного. Дежурство только началось, и предстоящая двенадцатичасовая казенная скука не вызывала ничего кроме раздражения.
- А может, позволите окурочек докурить? - продолжал канючить толстяк.
Лысина с нежно-розовой кожицей и мягким пушком на затылке, по-детски наивные глазки вызвали ненужную жалость и Миша, неожиданно для себя, протянул ему недокуренную сигарету.
Жадно затянувшись, тот с наслаждением выпустил струю дыма и задумчиво сказал:
- А вы знаете, я ведь почти Нобелевский лауреат. Да-с, очень успешно в науке продвигался. На "нобелевку" тянул... Вот только любовь проклятая сгубила... Через нее, можно сказать, и оказался в таком бедственном положении. Хотите, расскажу?

Слушать подобные истории не хотелось. Ни к чему хорошему это, как правило, не приводило. Однако упоминание о любви заинтриговывало, как впрочем, и нетипичный облик этого несчастного. Снова, вопреки своим правилам, Миша согласился:
- Ладно, давай валяй. Может время быстрее пролетит...
Человечек шмыгнул носом, с сожалением взглянул на короткий окурок и начал свой рассказ:

- Заходи! - кричу я. - Открыто!
Пустая трата времени закрывать двери, если за ними толком ничего нет.
Джон (Ваня Зайцев) подает мне руку и морщится.
- Че тут за вонь у тебя такая?
- Рыбки сдохли, - говорю. - Корм сейчас дефицит. Да и денег, сам знаешь...
Джон Зайцев подошел к аквариуму и тут же с отвращением отшатнулся.
- Фу ты бля-я... А че ж ты их не выкинул?
- Впадло, - тихо говорю я. Говорю тихо, потому что говорить тоже впадло. - Сигареты есть?
Лицо у Вани делается хитрым, как у школяра, слившего, тайком от мамы, в сортир манную кашу.
- Гляди сюда, - говорит он голосом бога, и засовывает руку в карман. - "Бонд" в мягкой пачке! Отцу на работе целый блок за рихтовку кузова отвалили.
Блок "Бонда"! Это неслыханно! Неслыханно! Просто неслыханно!

Стоим на балконе. Дымим. Чувствую себя Марлоном Брандо. Даже лицо у меня какое-то небрежное. "Бонд" в мягкой пачке - подумать только!
Внизу резвится доця моего соседа с третьего этажа - Лёхи Быкова, местного коммерса, поднявшегося на торговле дрянным импортным бухлом. Добрая девочка кидает дворовой малышне жвачки "Турбо" на "кучку-драчку", и весело так хохочет, наблюдая за тем, как малыши валяют друг друга в пыли, борясь за очередную подачку. Тут ведь важна даже не столько сама жвачка, сколько вкладыш. Я слышал, что их меняют в школах на бутерброды по курсу один к двум.
- Курва растет, - говорю я, раздраженно схаркивая вниз.
- Я бы тоже за таким батей скурвился, - говорит Джон, задумчиво выпуская колечки дыма. - К нему Кубик домой заходил - ликер брать для днюхи, и знаешь что говорил? У него во ВСЕХ ТРЁХ комнатах стоит по видику!

Дионисий вышел на палубу и ехидно помахал рукой несущемуся по небосклону Аполлону. Аполлон стиснул зубы, пригрозил родственнику ослепительно солнечным кулаком и помчался дальше. Дионисий снова вздохнул и благостно развалился на канатах. Любил он такие морские прогулки. Вроде бы, едешь по делам, потому что на каком-то из островов начали делать новое вино и надобно бы благословить производство. А с другой стороны, не нужно присутствовать на Олимпе и примирять вечно дерущихся сестер, успокаивать то отца, то мать после их очередной ссоры и с видом знатока оценивать новые пополнения великой заначки Аида. С коллекцией последнего могла бы, конечно, поспорить коллекция Посейдона, но заслуги морского бога в этом не было - просто на кораблях надо плавать трезвыми, иначе бутылки - это самое малое, что падет на дно. Зато в море тебя никто не трогает и лишь волны ласково баюкают корабль. Об отсутствии штормов в плавания Дионисия заботился сам Посейдон, почему-то выделявший именно этого своего племянника. Наверное, за аполитичность. Обычно ничто не омрачало путь божества виноделия. Рыбаки почтительно пропускали корабль, иногда предлагая рыбу или практически готовых к употреблению, повисевших на солнце кальмаров. В этот раз что-то пошло не так. Не иначе шустрый Гермес все же придумал очередную пакость?

Капитан, рослый эллин с Милоса, не зная с чего начать, мялся неподалеку.
- Э, Йорго, что случилось? - прищурил глаза Дионисий.
- Там... эти... пираты.
- Серьезно? - сонливость Дионисия молниеносно уступила место живому любопытству. Пираты на него еще ни разу не нападали. Отряхнув тунику, он вышел на мостик. Пираты нетерпеливо переминались с ноги на ногу на полуразваленной посудине, явно видавшей виды.
- И это - пираты? - разочарованно протянул Дионисий.
- Как видите, господин, - кивнул капитан.
Пираты недоуменно переглянулись и стали еще сильнее, чем раньше, хмурить брови. В совокупности с голодными глазами это производило воистину страшное впечатление.

- Ужасная неделя! Ничего нету! Совсем ничего! Меня живьем сожрут завтра, если не напишу ничего.
- Совсем ничего не бывает.
- Дедуль, извини, я разбудил?
- Да я и не спал.
- Все равно извини. Просто, я за эту неделю ни одной статьи не написал. Все бегаю как ищейка, всюду лезу, а найти ничего не удается. Меня это выводит из себя.
- А давай я тебе историю расскажу? Авось, понравится, напишешь чего.
- Дедуль, ты извини, но истории твоего профиля у нас не пройдут. Нам же не про войну нужно и не про политику.
- А то я не знаю о чем вы там пишете постоянно! Я же еще не совсем из ума выжил. Ты послушай лучше. Только я, пожалуй, вставать не буду.

***

Человек в строгом черном костюме ворвался в один из кабинетов Объекта. За большим круглым столом сидело несколько людей в военной форме, которые за секунду до этого, по-видимому, обсуждали что-то очень важное. Все с негодованием посмотрели на человека в черном и после некоторой неловкой паузы один начал говорить:

- Я догадываюсь кто вы и откуда. Вероятно, вам нужен заключенный 10354?
- Именно! У меня есть все полномочия забрать у вас Гедоряна, чтобы перевести его к нам.
- А я плевал на ваши полномочия! Так своим и передайте! И пока Гедорян находится под следствием, вы его не получите! Что вам нужно? Документы? Досье на него? Пожалуйста, предоставим. Даже разрешим провести допрос в присутствии нашего человека. Но о вывозе с территории и не мечтайте.

- На повара надо учиться, - говорила мамка Наташке. - У кастрюль не пропадешь.
Мамка всегда правду говорила, знала, чего для дочки лучше. Сама всю жизнь на молокозаводе прокормилась, домой таскала пакеты со сливками, сметаной, масло опять же. Привязывала на толстый живот, масло в лифчик пихала. Наташка помнила горячие, потные эти пакеты. Запах матери, как не завязывай, сливкам передавался. Но никто не брезговал - мели, как миленькие, добрели и расцветали - кто чем.
Старшему брату впрок пошло - в армию взяли в десант. Младший с восьми лет уже в колхозе подрабатывал, деньги домой таскал.
Одной Наташке не повезло. Живот наела к 16 годам, только в отличие от братьев, нескладная получилась - кучковатая, на тонких ногах. И прыщи Наташку одолели - исклевали все лицо.
- В папашу удалась, в страшилу этого, алкаша, - жаловалась мать соседкам, проклиная угоревшего мужа.
И Наташке высказать не стеснялась:
- Не горюй, доча. Езжай в город, там на всякую жопу найдется хрен с винтом.

+++

Хрен с винтом нашелся скоро, недельки через две, как Наташка в ПТУ поступила. Куда еще - с одними тройками.
Банальная пьянка в рабочем общежитии. Рядом рынок. На огонек даги забежали с "Агдамом". Эти по одному не ходят - всегда отарой, как овцы. Осели в соседней комнате, где всего две девчонки были, остальные на выходные разъехались.
Наташка уже раскладушку достала из-под кровати, спать собиралась. Ее, как новенькую, посреди комнаты уложили, ночью девки через раскладушку прыгали, иной раз и заваливались.
Не успела, ворвалась пьяная гортанная ватага, потащила соседок на "Агдам", и Наташку прихватили.
Такое вышло волшебное приключение, первый золушкин бал. И волновалась Наташка, как принцесса, радовалась, что не успела смыть ленинградскую тушь, полкило тонального крема и намазать прыщи муравьиным спиртом.
В темноте, в дыму, в угаре Наташке сразу достался кавалер - нежный лезгинский мальчик с сахарными зубами и лаковыми ресницами. Впился в Наташку, больно совал везде жесткие ручонки, слизывал тональный крем, а потом поволок пьяную в соседнюю комнату.
Наташка ничего не успела разобрать. "Агдам" сделал доброе дело, ощущения расплавились, растеклись по сиротской койке. Мокро было, жарко, потому что, отдышавшись прямо на Наташке, лезгин зашел на второй, такой же короткий круг.

Любой мужчина мечтает напиться, сесть не в тот самолёт и чтоб наутро Барбара Брыльска гладила его пальцем по щеке.
И ещё мне сказали: будет ужин, всё домашнее, поросёнок с яблоком во рту, огурчики, пирожки с черникой.
Поэтому я пошёл в баню.

Баня маленькая, двухместная, мне выпало мыться с Колей. Гости смотрели нам вслед с пониманием. Все были в курсе, Коля родился и вырос в мартеновской печи. При виде тазиков он дуреет. В нём просыпается огненный монстр, демон веника и пара. А я ж не знал. Я шёл просто мыться и говорить о женской вредности.

Он надел шапку, перчатки. По глазам было видно, надел бы и валенки, не было. Сказал, надо поддать. Поддавал, пока не взорвался градусник.
- Ну вот, теперь хорошо, - обрадовался Коля.

Меж тем, в парилке настало ядерное лето, всё вокруг сделалось лиловым и малиновым как на Венере в середине августа.
На всякий случай я показал Коле жестами, какой я несчастный. Как бы намекнул что сдаюсь и готов уже перейти к пьянству, самолёту и Барбаре Брыльской.

Коля сказал, сейчас мы восстановим мне оптимизм. С трогательной заботой к моим неурядицам он взмахнул веником каким-то самурайским способом. Примерно на втором ударе из меня выбежали все микробы, в том числе полезные. Тогда же открылась разница между баней и процессом распада ядра. И ещё я понял, кого из гостей планировали подать на стол с яблоком во рту.

Эта жуткая история случилась, когда у всего совецкого народа как-то неожиданно взяло, и окончательно сорвало нах его и без того непоседливую пролетарскую кукушку. Каждый божий день в одно и то же время тыщщи миллионов простых и не очень тружеников вдрук бросали недостроенные бомбы, недоеденные караваи и недокошенные луга - и наперегонки ломились к голубым экранам, штобы приложица к волшебному еблу какого-нибудь Кашпировского самым дорогим, што у кого есть - геммороем там, трипаком или банкой вчерашнего первача.

Или, например, какой-нибудь вчерашний токарь писятвторого разряда Вася Пакрышкин вдруг ни с того, ни с сего завязал с денатуратом и день на третий хуяк - вспомнил! Аказываеца, его прадед в хуйпоймикаком поколении однажды, в большую засуху, по той же белочке взял и нассал с колокольни местному попу на лысину. Прадеда по легенде тут же ебануло аццкой молнией, а деревню - затопило к хуям. Значица что? Правильно, значица прадед был ниибаца чорным магом. Колдунская моча моментально, прямой наводкой ебашит в Васин череп, обнулет фпесду все БИОСы, наряжет его в какую-нибудь обтруханную штору и песдец - очередной гадально-мозгоибальный салон уже открыт и ждет своих шизиков. И тут же блять находица куча бабок, юродивых и просто долбойобов, которые готовы платить свои кровью и потом заработанные, лишь бы Господин Васисуарий ещо раз подключился по своей колдунской выделенке к астралу и початился там с дохлым роцтвенником клиента, Гоголем или еще каким зажмуренным пирсанажем.

Танюха, которая лет пятнадцать назад подрабатывала у меня бухгалтером, была финансистом от бога. Мне ее и рекомендовали в свое время как непревзойденного мастера различных схем, позволявших экономить и уходить от налогов. Время было такое - "черной" и "белой" зарплаты, фирм-однодневок, двойной бухгалтерии и прочего, без чего просто не выживали. И таланты бухгалтеров, умевших ювелирно вести отчетность, договариваться с налоговиками, иметь "в запасе" своих аудиторов и фокусников по части законного превращения безналичных денег в наличные, ценились очень высоко.

Я очень хорошо помню день, когда меня с Танюхой познакомили. Ожидая увидеть дородную и деловито-покладистую тетку (а именно таковой представлялась мне настоящая бухгалтерша), я даже не сразу обратил внимание на щуплое и абсолютно серое существо, ютившееся где-то за плечом моего знакомого, который обещал привести Танюху.
- Вот, - сказал мой знакомый, ставя Танюху перед собой. - С ней у тебя будет счастье по полной программе.
- Обязательно будет, - подтвердила Танюха, - но только не с мая по сентябрь.

Об этой ее странности - бесследно исчезать на четыре, фактически летних месяца, - меня предупредили заранее. Дескать, профессионалам нужно прощать их слабости, тем более, что всё остальное время она будет пахать, как вол. Я с этим согласился, оставаясь сторонником формулы: "поживем - увидим". Во всяком случае, ничто не помешало бы мне выставить ее пинком под зад. Но я, честно говоря, ни минуты не пожалел, что взял ее на работу, хотя она действительно исчезала на всё лето. Ибо с Танюхой я просто забыл о такой головной боли как бухгалтерия. А налоговые проверки, если они и случались, не выявляли никаких нарушений в наших финансах.

Эта, полная секса и разврата, история началась на праздновании дня рождения подруги моей подруги Ольги. Я отказался ехать на днюху на машине, не люблю быть водителем на всяких праздниках, свадьбах и рыбалках, потому, что это наебалово. Поэтому, по завершению веселья, планировался отъезд на такси. Но, под конец праздника, подоспела Аня, ключевая фигура этой истории. И не только ключевая, но и рельефная и упругая. Она извинилась за опоздание, подарила имениннице конверт, посидела полчаса со стаканом сока и, узнав, что мы с Олей пешком, предложила подвезти.И вот, едем мы, общаемся о том-сём. Доехали до дома Оли - "До встречи, чмок-чмок, позвоню," - как обычно, короче. Ещё минут 15 и подъехали к моему подъезду.

- Тебе сюда? Ну, до свидания.
- Ладно тебе, до свидания... А как же секс? - Ответил я. Не то чтоб был настроен, скорей шутя. Настроение хорошее, вечер тёплый, вот и ляпнул первое, что в голову пришло.
- Хи... Олька моя подруга, с института, нехорошо как-то...
- Да ладно тебе. Мы люди взрослые, вечер замечательный, спать ложиться рано, - говорю так, а сам вижу, что предложение моё по теме вполне. Что Аня сторонница здорового и крепкого сна, который бывает после хорошей ебли.

- Не уверена, что хорошая это идея... - Для приличия попыталась она возразить, но я поцеловал её, она поцеловала меня. Понесло нас - едва в машине и не трахнулись. Но соображения удобства возобладали. Занёс я её на руках на второй этаж, прямо до дивана и там мы поеблись с охуенным энтузиазмом. Очень, очень, заебись. Я уже полтора года, к тому времени, только с Ольгой имел половой секс и, вроде бы, меня всё устраивало. Оказалось, что это не так. Во мне дремал полигамный тестостероновый кролик-мутант.