9 сентября 2010 года в 22:03
Валентин Павлович был писателем. Но не таким, как Аксенов или Толстой. У него был особый талант. Он каждый вечер подходил к своему большому письменному столу, залазил на него с ногами, снимал штаны, нависал тяжелой писательской задницей над чистым листом и выдавал страницу за страницей, главу за главой. Главное - успевай бумагу менять.
В особенно счастливые годы, благодаря регулярному питанию и отсутствию стрессов, он, сильно не напрягаясь, выпускал в свет два-три романа в год, не говоря уже о более мелкой форме. Да-да, талант Валентина Павловича был в том, что говно, попадая на бумагу странным, я бы даже сказал волшебным образом, превращалось в буквы. В далеком детстве он стыдился этого и даже плакал по ночам, но со временем, когда хаотический набор букв начал складываться в слова, а затем и в связные предложения, он успокоился и даже хотел пойти в какой-то институт, чтобы там изучили его феномен. Но хранил его какой-то бог, и в последний момент тетрадь, с которой он пришел из школьного туалета и как раз готовил передать в институт, попала в руки учительницы русского языка и литературы. Так и начался его творческий путь... Стенгазета, местная печать, городской альманах, затрапезный областной журнальчик, благостное упоминание проезжего светила, семинары, скромная путевка в жизнь во время писательского сабантуя, малюсенькая публикация в скромном толстячке и триумфальное воцарение на страницах толстых литературных журналов.
Потом уже как-то незаметно подобрались издательства, первые робкие романы и громкая, неправдоподобно громкая слава.
Талант свой Валентин Павлович ценил, острое старался не есть, пищеварительный тракт не перегружал - боялся исписаться. Ведь было ему всего лишь сорок и... писать еще и писать, прославлять родную словесность! Только в последнее время, после некоторых событий, все чаще его посещало тревожное чувство бессмысленности всего происходящего. Он засел за чтение всего им написанного, чтобы понять, что же он дарит этому миру. На удивление чтение его ужаснуло. Ничего страшного, ничего похабного, простые люди, знакомые интерьеры, заводские кварталы, сонные дворы. Но что-то грызло его изнутри, что-то заставляло нервно сжиматься очко.