Сдав дела и опрокинув со сменщиком по стаканчику, Йорг вызвал портовый бусик к трапу.
- Через час буду дома - прикинул он.
Как и положено немцу у него уже было всё распланировано. Август - две недели дома, месяц под пальмы с женой и две недели перед рейсом рыбалка-грибы.
...
На столе стояла бутылка вина, два фужера.
- Привет - сухо, не приподнимая задницы.
- Что случилось!?
- Садись! Надо поговорить.
- Что за дерьмо!? - Йорг вытащил из кармана сумки початую литровку рома.
- Нам надо развестись.
- Ты знаешь, я даже не буду спрашивать причину - он налил ей вина и открутив пробку глотнул "гаваны" прямо из горлышка.
- Ты не девочка в свои 45 и видимо обдумала этот шаг? Что требуется от меня?
- Ты уедешь к родителям.
- У тебя появился мужик который будет платить за квартиру? Аренда на тебе, а 800 евро, которые ты зарабатываешь - их не хватит на трусы и косме...
- Нет у меня никого! - заложило уши - Ты будешь содержать меня пока я не найду работу получше - это закон!
- Закон говоришь? Что там еще в законе написано.
- Там написано, что совместно нажитое делится пополам.
- Пополам значит? - он приложился к горлышку секунд на семь, потом посмотрел на часы. Было 13:30, по закону еще полтора часа обеденной паузы во время которой нельзя шуметь.
- Ок! Пополам значит пополам!

Работал я как-то с одним электромехаником - Михаилом Ивановичем. Когда-то он был начальником радиостанции но, с развитием компьютерной техники и спутниковой связи, их всех посокращали. Пришлось ему переучиваться. Человек он был хороший, да и специалист неплохой. Вот только забухать любил, за что и бывал часто обруган начальством на собраниях коллектива. Была у него одна привычка - когда его ругали или он с кем-нибудь спорил, он постукивал пальцами себе по ноге или по столу. Он говорил, что когда он нервничает, пальцы сами начинают выбивать дробь. Что это вроде нервного тика и он ничего не может с этой привычкой поделать. К этой его странности все привыкли и не обращали на нее внимания. Так продолжалось несколько лет, пока к нам не пришел новый сотрудник по имени Игорь. И вот, однажды, на очередном собрании, Игорь сидел рядом с Иванычем, которого в очередной раз раздалбывали за пьянку. Начальство у нас было хамоватое и при выражении своего монаршего гнева в словах не стеснялось. Возражать или спорить с ним было себе дороже. Поэтому Иваныч, как обычно, молча терпел и, с кающимся видом, кивал головой. Только его пальцы негромко выбивали дробь по столу. Вдруг лицо Игоря приняло задумчивое выражение. Он вынул мобильник, что-то на нем нажал и положил его на стол. На следующий день, давясь от смеха, он нам рассказал следующее:

Посвящается моему деду, начавшему Войну в августе 42-го, на подступах к Сталинграду - лейтенантом артиллерии, командиром взвода противотанковой батареи стрелкового полка.

Мужчина поднимается по склону холма. Пожухлая безводная степь, над ней - горячее, злобное, выцветшее старой акварелью августовское небо. Где-то далеко, в неверном жарком мареве, цепляется за горизонт пыльный просёлок, огибающий холм и уходящий на восток. Едва видная полоска леса.
Душно. Хочется пить. Погрузиться в прохладную воду - и пить, пить, закрыв глаза; мычать от удовольствия, встряхивать головой, как мул в обеденную сиесту...
Вот и вершина. Путник осматривается, морщась от пота и солнца. Выгоревшая, плоская земля - неродная и непонятная. Он вырос в приамурской тайге, где хватало и леса, и воды, и холмов. Сопки - то, что надо, а это... Холм, тоже мне. Недомерок. Ну, на такой-то местности и это - холм. Высота. С номером.
Мужчина ещё раз обводит взглядом подножье - то место, где заросший ковылём просёлок изгибается причудливой дугой, огибая холм и уходя на восток.
"Всё верно, это должно быть здесь. По крайней мере, лучшего места я не вижу". Он кивает своим мыслям и идёт вниз по иссохшей траве - к машине, которую оставил у одинокого чахлого кустика, почти не дающего тени. На ходу прикидывает время и расстояние - старая, дурацкая привычка...

***
Дмитрий поднёс к глазам бинокль и, в который уже раз за последние полчаса, посмотрел вдоль теряющегося в тягучем, знойном мареве просёлка. Пока тихо. Пока.
Он вытер выгоревшим рукавом гимнастёрки едкий пот со лба, поморгал. Хоть бы лесок какой или, того лучше, кустарник! Сидим тут, как чирей на заднице - подходи откуда хочешь и принимайся за дело.
Дмитрий всю жизнь прожил в городке на Днепре, под Смоленском; там, на болотистом левом берегу было в достатке и кустов, и леса, и воды. Ему было неуютно в открытой степи. К тому же он - самый молодой по возрасту в батарее, и старший - по должности. Да чего там - он вообще единственный офицер и едва ли не единственный артиллерист!
Обороняя переправу через Донец, батарея потеряла три орудия из шести и три четверти личного состава. И если орудия взять было просто негде, то расчёты всё же удалось пополнить рядовыми и старшиной из полка. Бойцы были опытные, обстрелянные и готовые к любым передрягам; но - не артиллеристы... Почти вся батарея, а точней, её остатки - с бору по сосёнке, он даже ещё не все имена успел запомнить.
До уха донеслось тихое, басовитое гудение пары моторов. Дмитрий задрал голову, пытаясь рассмотреть в бинокль далёкую точку. "Филин"*, похоже. Его-то нам и не хватало... Он сплюнул и выматерился - ну что за везение такое! Мало того, что батарею спрятать негде, ещё и сверху от любопытных не прикроешься. Одна надежда - самолёт высоко; километра три, не меньше. Может, не заметит...
Чинарик обжёг пальцы. Дмитрий бросил догоревшую самокрутку в траву, плотно затоптал каблуком. Привычка, воспитанная жизнью в лесу. А здесь и гореть-то нечему, все что могло - давно сгорело... Он в последний раз посмотрел вдоль просёлка и двинулся вниз; туда, где среди пыли мелькали тёмные спины бойцов да поблескивали, звенели об иссохшую землю лопаты.

Вот совсем недавно случился у меня случай:
Опаздывала на работу. Автобус мой ушел прямо из-под носа, стало быть и на электричку - не успею. Выскочила на перекресток, голосую частника. Остановился один, но заломил бешеную цену (ехать-то километра три и едет он в ту же сторону, там одна дорога, а запросил 200 рублей, жадина). Ладно, стою голосую дальше. Тут вдруг остановился огромный джип. У меня и мыслей, что это мне, нет. Напротив магазинчик. Может, он туда... Но нет, машет мне рукой. Я, честно, сказать, опешила. Деваться некуда, открываю дверь.
- Куда тебе?
- Ой, извините, вам, наверно, не по пути...
- Куда? - Амбал, даже сидя, выглядел как из 90-х: из ворота рубашки видна массивная цепь, на руке огромная золотая гайка, и браслет из благородного металла покачивается. И физиономия - бандитская. И одет во все черное. Жуть.
- Мне до станции, - проблеяла я.

- Садись.
Деваться некуда - не сяду в машину, буду здесь куковать еще Бог знает сколько. Электричка уйдет - следующая через час. Точно везде опоздаю. Села в машину. Едем.
- Тебе точно только до станции? Может, еще куда надо? - Ну и голос. Таким медведей хорошо пугать.
Дорога идет вдоль ж/д полотна. Его через редкие деревца посадки видно. И вижу я сквозь те деревца, что моя электричка бодренько приближается к станции. Посмотрела я на часики и поняла: пипец. Следующая - через час.
- Даже не знаю, как и сказать...
- Ну, ты на электричку, чтоль торопилась?
- Ну, да.
- А вообще тебе куда?
- Да в Химки. Может, вы меня до Ленинградки подбросите, а там я автобусом доберусь?...
- Да поехали, довезу. Говори адрес.
Я сказала, куда мне нужно. Он кивнул и повернул в сторону шоссе.

Я вообще зверей не люблю. Своей собаки у меня никогда не было. У меня в детстве случались астматические приступы, и врачи сказали, что может быть аллергия на шерсть животных. Родители, конечно, перепугались и отдали даже аквариум с рыбками, хотя какая там у рыбок шерсть? Одно название.

С Ленкой мы четыре года проучились на соседних курсах, а познакомились только за день до моей защиты. Три дня бродили по московским паркам и целовались под каждым деревом, а на четвертый она позвала меня с ночевкой на дачу. Решительный шаг, особенно если учесть, что до меня у нее никого не было. У меня до нее тоже. Смешно, наверное: здоровый бугай, диплом в кармане, усы как у Чапаева - и девственник. Сейчас таких уникумов один Вассерман на всю страну, а тогда было - в каждой студенческой группе.

На вокзале обнаружилось, что едем мы не одни, а в компании мелкого черного пуделя. Арто - представила его Ленка. Знакомиться со мной Арто не пожелал, гавкнул и отвернулся. Я, честно говоря, тоже не пылал братской любовью.

В вагоне он встал на задние лапы вдоль Ленкиной ноги и быстро-быстро задергался, тыкаясь низом живота ей в лодыжку. Ленка никак на его выходку не реагировала, и только заметив мой удивленный взгляд, смущенно пояснила:
-У кобелей это бывает время от времени. Собачники говорят не обращать внимания, пройдет.

Пока шли мимо чужих участков к даче, Арто громко облаивал старушек на грядках.
- Здравствуй, Леночка, - приветливо улыбались старушки. - Как же ты выросла.
И внимательно оглядывали меня из-под очков.

Пройдя свозь строй из по крайней мере пятидесяти соседок, мы наконец поднялись в Ленкину комнатку в мансарде, и окружающий мир перестал существовать. Не стану описывать наши действия в подробностях, хотя до сих пор помню каждое ее движение, каждый вздох, каждый миллиметр ее кожи. Скажу только, что ласкали мы друг друга основательно и абсолютно не стесняясь, но никак не могли перейти к самому главному. Несколько раз пытались, но я не решался причинить ей боль; кроме того, узкий и высокий топчан не давал занять удобную позу.

Хомячки - самые несчастные создания из всех домашних питомцев. На них садятся и наступают, их, уезжая в отпуск, запирают в кладовке, где куча одежды, банок с консервами - и ни одного мешка с крупой. Ими пытаются закусить другие домашние питомцы, искренне полагая, что хозяева завели эту толстую мышь исключительно из стремления разнообразить их рацион. Не говоря уже о страшном действии одной-единственной капли никотина, что коварно подстерегает любопытного зверька в случайно забытой пачке сигарет.
Между нами говоря, Анне Ивановне больше подошёл бы какой-нибудь барсук. Или вомбат. Возможно, конь. Тот, которого на скаку, одной левой, да промеж глаз. А ещё лучше - ярмарочный медведь на цепи: учитывая корпулентность дамы, хомячок на её фоне как-то терялся и выглядел одиноким, как случайный микроб на просторах только что стерильной чашки Петри. Но кто ж её разберёт, эту загадочную женскую натуру!
Как-то раз случилось у Анны Ивановны очередное обострение. Далеко не первое, надо сказать. Снова в голове зашептали голоса, и снова что-то про соседей. Как водится, что-то нехорошее. Голосам Анна Ивановна верила всегда, это ж не телевидение, им ни за рекламу, ни за политзаказ не проплачивают. Потому, наслушавшись, пошла по подъезду с ответным дружественным визитом.

Зная тяжёлый характер и ещё более увесистую руку соседки, жильцы дверей не открывали и в дискуссию старались не вступать. Но выслушать чужое мнение им всё-таки пришлось, поскольку собственный (не тот, что в голове) голос у Анны Ивановны был не просто силён. Его останавливающее действие превосходило мощь крупнокалиберной резиновой пули. Команда "СИДЕТЬ!!!", отданная таким голосом во дворе, с размаху роняет на пятую точку всё поголовье местных собак, ограниченный контингент их хозяев, случайных прохожих и участкового полицейского, по неосторожности оказавшегося рядом.

Зал в ДОФе. Офицеры в парадных тужурках. Со сцены с трибуны зачитывается приказ о награждении по случаю праздника.

- ...И наградить! Орденом "За службу Родине в Вооруженных силах" второй степени начальника штаба двадцатой дивизии капитана второго ранга Болотова Петра Аркадьевича! Награждаемый выходит на сцену, там ему вручают орден, он разворачивается лицом к залу и говорит: "Служу России!".

Зачитывающий продолжает:

- Орденом "Красной Звезды" - начальника тыла флотилии капитана первого ранга Томчина Леонида Александровича! (в этот момент на сцену выходит следующий награждаемый).

- Снять ранее наложенное взыскание со старшего помощника командира "К-193" капитана второго ранга Переверзиева Андрея Антоновича!

По залу прокатывается говорок. Офицеры оживляются. Все оглядываются, ищут глазами Переверзиева.

Мы с Андреем Антонычем сидим на последних креслах, ближе к выходу.

Андрей Антоныч угрюм и недвижим. Я начинаю говорить осторожно, потому что если с Андреем Антонычем не говорить сейчас осторожно, то он, чего доброго, возьмет, встанет, подойдет и треснет по голове зачитывающего этот праздничный приказ старшего помощника начальника штаба Тынду Алексея Геннадьевича, и произойдет ужасное смертоубийство. Так что я шепотом:

- Андрей Антоныч... а разве можно одновременно зачитывать и о награждении орденами и о снятии взыскания?

Кровоизлияние в правое полушарие мозга с нарушением двигательных функций соответственно левой части тела.
Четыре дня в реанимации, куда не пускали ни под каким предлогом. Четыре дня невообразимого стресса, четыре бессонные ночи...

На пятый день как обычно с утра я был в отделении реанимации. Постучал в дверь с кодовым замком. Как обычно вышел молодой дерзкий реаниматолог и на мой обычный вопрос как обычно ответил "состояние стабильно тяжёлое". И Остапа, как говорится, понесло.
- Ты мне, помнится, вчера говорил, что её скоро переведут в невралгию ?
- Да.
- Когда скоро?
- Ничего не знаю.
- Слышь, ты Быкова не включай, ладно?
- Чего?
- Ты пойми, тебя когда найдут, я уже спокойно уйду, никто не увидит.
- Э-э-э... Спускайтесь на второй этаж, отделение "неврология", через час освободится палата ?19, занимайте и ждите там.
- Ну вот и умница. Конфетку хочешь?
С круглыми глазами коновал сгинул за своими кодовыми дверями.
...Отделение переполнено. Люди лежат в коридорах на каталках. Кто-то стонет, кто-то булькает каким-то аппаратом. В воздухе всепроникающий запах застарелых и свежих болезненных фекалий. Тут-же в коридоре, за ширмой, лежат тела, укрытые с головой грязными простынями...
Три часа в пустой палате в ожидании.
...Те, кто хоть однажды прочувствовал подобное, поймёт меня без слов. Ну а остальным слова ничего не расскажут...
Жизнь, как ни банально это звучит, разделилась на "до" и "после".
Мой нехитрый быт теперь приобрёл некий график: утром в больницу, из больницы на работу, с работы домой, в бессонную ночь. Когда всё-же под утро вырубался на час-другой, казалось, я в палате, у кровати, что-то рассказываю жене, целую её, обнимаю. Просыпаясь, на автомате, кормил и убирал за котом, одевался и ехал в больницу.
Через три безумных недели, на мой непрофессиональный взгляд не долечив как следует, жену увезли в "санаторий-курорт Северная Ривьера", что в Зеленогорске.
В тот-же день вечером выяснилось, что больница должна была дать инсулин, которым сдерживали скачущий сахар в крови жены. Назавтра утром я был в больнице, где пробил-таки у лечащего врача и эндокринолога ценнейшее лекарство и повёз его в Зеленогорск.

- Михалыч, чей-то моя вчерась говорит, мол "бабочки у меня в животе" и смеется как дурная? Мож заболела чи шо?

- Да ну, Петрович, это у баб от радости такое бывает.

- Бабочки в пузе? Это как?

- Ну, как те объяснить... Вот, представь, что ты неделю полную смену стоишь...

- Ну дык

- Значит, выпить тебе никак, верно?

- Ясный хрен, когда там выпивать, если неделя полной смены... Пожрать бы сил найти.

- И вот, прикинь, в пятницу ты пошабашил, а тебе премию - хренакс! И сразу, прям выплатили, наличкой. Ты такой выходишь за проходную, вечереет, на кармане бабки, на работу пять дней не надо. И ты заходишь в разливуху, берешь стописят и сок, и как есть, с устатку, сразу засаживаешь стакан. И тут-то у тебе в брюхе становится так как бы щекотно, и всего этак попускает, и понимаешь, что жизнь - она, вообщето, как бы и ничо себе. Понял?

- И шо, у баб так же, с бабочками?

- Ну а что они, не люди, что ль, Петрович?

- Так это она, зараза, без меня стописят накатила и лыбится? Ну я ей припомню, тля, бабочек...

- О ты дурной, Петрович... Забей, давай лучше еще возьмем. Для бабочек...

Дядя Вова, впридачу ко всем перечисленным карьерным недостаткам, ещё и не пил на работе. Уверял, что невкусно. Более того, пытался пристрастить рабочий коллектив к шахматам, поэтому его хоть и уважали, но малость побаивались. И звание кандидата в мастера спорта по боксу тут вовсе не при чём.
Несколько лет назад их бригада из транспортного управления автозавода работала в аэропорту Курумоч. Неделями, а то и подольше. Аэропорт по каким-то стратегическим соображениям находился в приблизительно равной удалённости как от Самары, так и от Тольятти, что делало его одинаково неудобным для обоих городов и должно было сбивать с толку вероятного противника. Для рабочей же бригады такое местоположение означало одно: жены далеко, нет причин не выпить.
Однако, наценка аэропорта на спиртное явно планировалась для покрытия расходов на капитальный ремонт взлётно-посадочной полосы и содержание всего авиапарка. Поэтому выгоднее всего было сгонять за пост ГАИ, в соседнюю Зелёновку, и от души затариться там. А машина была только у дяди Вовы.

Остальные чётко представляли себе, чем именно будут заниматься в командировке. Пару раз дядя Вова поддался на уговоры коллектива и выполнил миссию гонца, а потом заартачился. Дескать, сколько можно! Вот вам доверенность, составляйте график трезвости и катайтесь сколько влезет, дайте человеку почитать спокойно, у меня тут второй том "Саги о Форсайтах" завис! Делать нечего, пришлось проводить жеребьёвку.
Вечером того же дня группа неудачно отжеребившихся товарищей выдвинулась на машине в сторону Зелёновки. Затарились удачно. Потом немного подумали, порылись в карманах и купили ещё пару пузырей на троих. И уговорили их тут же, неподалёку. На лавочке ресторана "Ах, у ели, ах, у ёлки", благо их вдоль трассы вон сколько. Уж очень душа горела. А как же пост ГАИ, спросите вы? О, не надо недооценивать алкогольную смекалку!
Метров за сто до поста ГАИ машина встала и зажгла аварийные огни. Три мужика вышли из салона, по очереди порылись под капотом и явили на ликах своих выражение крайней досады. Потом громко, чтобы слышали на посту, помянули Ипатия и его МРОТ, и дальше машина пошла на пешей, местами матерной, тяге.
Оттолкав "четвёрку" метров на триста, мужики снова сели в салон, но машине настолько понравилась мужская забота, что она наотрез отказалась заводиться. Ипатия помянули ещё по разу, уже совершенно искренне. Нетрезвый коллективный разум оказался бессилен перед нежеланием двигателя оживать.
Когда уже почти дозрели до того, чтобы открыть ещё одну бутылку, рядом притормозил мужик на иномарке и предложил помочь. Бесплатно. Благо что ему тоже надо было в аэропорт.

Некоторые женщины подобны чучелу. У чучела тоже хуй знает, чем голова набита. Вот Василиса, Иван Царевича жена, вроде премудрая, а дура дурой. Завелась из-за пустяков.
- Нахера, - орет, - ты мою кожу сжег?! Мешала она тебе, что ли?
Но мужика сколько не переделывай, конец все равно один.
- А хули ты свои кожи где попало раскидываешь? - кричит Иван в ответ. - Не дом, а помойка какая-то! Куда ни плюнь, везде чулки раскиданы, лифчики какие-то, еще и кожа!
Вроде и прав он, но и жену тоже понять можно. Сидит, бедняга, без покрова, мышцами краснеет, сухожилиями белеет, табуретку кровью заляпала. Видок, честно говоря, зловещий.
- Этот дом такой же мой, как и твой! - опять вопит она. - А если тебе бардак не нравится, то запомни, пока кожу не вернешь, все вокруг будет через пень колоду, вверх ногами и задом наперед!
Ногою топнула, руками хлопнула и в спальню съебала.

И видит Иван, враз поменялось все вокруг! Где пол был, там потолок настал, где потолок висел, там пол немытый. На столе срач в порядок превратился, а кот, спиздивший колбасу из буфета, стал крысой.
- Чур меня, чур! - Царевич сунул руку в карман, а там хуй! Нет кармана!
Струхнул Иван. Жена-то она любимая, но ведь и колдунья проклятая. Из рукавов кости мечет так, что они в уток превращаются. С такими талантами она и нож в горло метнуть может. По всему выходило, что кожу надо было доставать кровь из носу. При том, что лягушачью хрен добудешь. Лягух-то, подруг своих, Василиса всех извела. Пригласила перед свадьбой в ресторан на девичник, там их и сожрали. А и правильно, кому нынче соперницы нужны? Пусть даже и жабы?
Начал Иван всех знакомых в уме перебирать, с кого шкуру содрать можно. Хрен с ним, с размером, в крайнем случае и по фигуре подогнать можно. Или растянуть.
Медведь сразу не подошел, слишком мохнатый, на одних эпиляторах разориться можно. У Кащея кожа некондиционная, вся ребрами поколотая. Баба Яга старая слишком, с нее шкуру сдирать, все равно что жену ебать, - неинтересно и утомительно. По зрелому размышлению получалось, что в конкурсе на поставку кожи победил Змей Горыныч.
"Значит, пробил его час!" - решил Иван и отправился в путь-дорогу, в края дальние, к приключениям опасным.

Лехе 3 года и он является центром вселенной. Вокруг него по тесным орбитам кружатся мама, тетушка и бабушка. Скоро - очень важный в жизни ребенка этап - обед.
- Лешенька, - вступает бабушка:
- Я тебе супчик сварила, будешь супчик?
В свои года Леха уже познал не только вкус разных блюд, но и вкус власти:
- Не, не буду.
На этом этапе подключаются свежие женские ресурсы в виде тетушки и мамы:
- А может тебе какую-нибудь кашку сварить?
Наивные, кто ж будет с самого начала весь церемониал ломать, и режиссура ритуальных плясок продолжается:
- Не хОчу.
Для уламывания самого главного мужчины в семье задействуется весь наличный женский потенциал и запрашиваются инструкции по ублажению:
- А что ты хочешь, Лешенька?

Леха, понимая, что он уже добился внимание всего женского коллектива, готового ради него на любые действия, наконец-то снисходит:
- Пирожки с мясом хОчу.
- Хорошо-хорошо, Лешенька, сейчас будут пирожки.
В этот момент в привычный сценарий наслаждения абсолютной властью неожиданно вмешивается только что подошедший папа Лехи, и весь мед в бочке одним махом заменяется на деготь.
- Не понял. Ему же суп сварили, зачем какие-то пирожки?
- А он не хочет суп.
- Не хочешь, Леха? Тогда вон из кухни. Здесь только те, кто будет обедать.
Немая женская сцена с почти синхронным выполнением упражнения с хватанием за сердце. Леха никак не может поверить, что из-под него только что выдернули трон.
- Ты еще здесь? Марш в комнату. И никаких пирожков.
Леха, ошарашено оглядываясь, выходит из кухни, а женский суд мигом перескакивает через все этапы рассмотрения дела и переходит непосредственно к хоровому зачтению обвинительного приговора, в котором пункт "Оставление голодным ребенка" является самым мягким.

Я женат без малого тридцать один год, но как устроена голова моей жены для меня - и сегодня самая большая загадка.
В эти морозные и снежные дни нужно мне было встретить ее у метро и привезти домой. Наскоро освободив машину от снега, дабы не учинять другим водителям метель на дороге, я за три минуты выполнил миссию и уже парковал машину около подъезда. Неотогретое стекло за спиной, покрытое льдом в полосочку, давало мне мало обзора, и я попросил жену сообщить мне голосом снаружи расстояние до задней машины, которая плохо угадывалась еще и потому, что представляла собой сплошной белоснежный сугроб.
- У тебя есть еще целый метр, - услышал я уверенный голос жены.
- Хорошо, а с колесами что?
Руль располагался ровно, но я отвлекся, выпуская жену, подавая ей сумки и теперь имел сомнение.

- Колеса ровно стоят.
Она ответила без паузы, и я, уверенно тронув педаль газа, дал задний ход и немедленно уперся колесами в бордюр - руль был вывернут на один полный поворот вправо.
- Ты про какие колеса мне сказала? - спросил я жену, когда вылез из машины.
- Про задние, а про какие еще? Ты же назад едешь.
- По-твоему, задние колеса у машины поворотные? - спросил я ее, полагая, что она все же шутит.
- А разве нет?
На улице минус 20, но мне сделалось жарко от осознания страшной правды.
- Нет, задние колеса у машины не поворачиваются!
Это какой-то цирк Дю Солей! Я так разнервничался, что не мог набрать кодовый замок на двери подъезда. Эта женщина 10 лет ездила в самые плотные часы на работу в центр Москвы и обратно, имея за все это время одну аварию не по своей вине, замечательно парковалась, брюнетка от рождения...

Однажды протестующие пришли на площадь. Пришли, а там нет никого. Только ветер бычки гоняет, да пустые банки из под слабого, но популярного алкоголя.

- От жеж зверье!! - закричали протестующие. - Плевать им на нас. Мы тогда завтра еще придем.

Попинали баночки, поговорили о наплевательстве на стоны гражданского общества и по домам пошли. Там как раз в прямом эфире дебаты кого-то с кем-то были и наш должен был разделать не нашего как бог черепаху.

Пришли протестующие на следующий день, а там уже выводы сделаны - милиция стоит, ОМОН, снайпера на крышах. Режым, весь в тревоге, срочно бабло пилит и на коррупцию пуще прежнего внимания не обращает.

- Агаа! - обрадовались протестующие. - Боитесь нас, да? Боитесь? Мы тогда и завтра придем пугать всех.

Постояли, пофотографировались с ОМОНом, покричали "Ты с кем, сволочь?" и по домам пошли. Там как раз в прямом эфире кто-то честный несгибаемо плакал, ничего не скрывая. За народ плакал. За страну и отечество.

На следующий день пришли на площадь, а оцепление, по приказу режыма, уже выводы сделало и не боится никого - бесстрашно стоят себе, семечки лузгают, в мобильнике сердитых птиц гоняют. А чего им? Бойся-не бойся - зарплата-то одинаковая капает. Злые, конечно - могли б таджиков на бабло поразводить, а тут приходится на протесты смотреть. Протестующие постояли-постояли, пообличали-пообличали, попризывали-попризывали - не то что-то. Радости никакой. Победы не видать. И давай к оцеплению лезть - мол, сделайте чего-то. Зря вам что ли налоги не платим? А оцепление плечами пожимает насколько бронежилет позволяет - чего вам сделать-то? За зарплату здесь стоим. Сказано стоять и следить чтоб вы тут друг дружке ноги не оттоптали.

Соседи были людьми пьющими, а поэтому увлекающимися и многогранными в своих поступках.

Особо они никому не досаждали, но иногда бывали моменты, когда они все-таки переходили некую, негласно установленную остальными соседями, децибельную границу и приходилось вызывать специальную службу, которая, поправляя ремни на аквариумообразных животах, медленно поднималась на третий этаж и привычными действиями угнетала веселое состояние соседей. Утром, вероломно похищенные с вечера полицией соседи, возвращались в родные пенаты и, лелея воспоминания о ночи, проведенной в обезьяннике, некоторое, иногда продолжительное время, вели себя в рамках относительной культуры.

В общем, нормальный быт культурных алкоголиков. И вот, эти алкоголики решили купить диван, а старый подарить более невезучему колдырю, который недавно совершил аферу века, поменяв свой диван на две бутылки водки.

После чего, его супруга, телом весьма объемным и весомым, весьма предприимчиво обменяла его заикающиеся объяснения на красивый синяк в пол-лица, отчего предприниматель очень долго напоминал человека, одной половиной головы постоянно находившегося в тени.

...Свято блюдя традицию "сначала стакан, потом диван", соседи принялись отмечать покупку еще задолго до ее появления в квартире. И к моменту, когда служба доставки привезла диван, соседи уже вошли в стадию пристального выяснения отношений и награждения друг друга биолого-медицинскими терминами. Поскольку доставка была оплачена заранее, видевшие всякое на своем трудовом пути грузчики, со спокойствием укуренных слонов занесли диван и удалились.

Утро. Еду на работу. Захожу в транспорт (на удивление пустой) - и что же вижу? Рядом с дверью, в проходе, стоит мужчина крепкого телосложения. Треть прохода занимает он сам, две трети - его рюкзак. Мимо не пройти. Встаю рядом. Смотрю на пассажира пристально. Минуту, две. Мужчина ухмыляется, наверно, думая: "Ух, какой я крутой, самый-самый крутой, мне никто и слова не скажет, вы тут все терпилы".

- Снимите рюкзак, пожалуйста, иначе мне не пройти.
- Так вы бы сразу сказали! - снимает рюкзак, ставит его между ногами.
- А вы сами не понимаете, что создаёте неудобства другим?
- Ну, если кому неудобно, они ведь скажут. А ведь никто ничего не говорит.

Мужик, тебе сорок лет, а твоему рюкзаку - лет десять. Ты с ним первый раз в автобусе? Или ты, как Гомер Симпсон, "сегодня первый день на работе"?

Вечер. Еду с работы. Заходит молодой, но видавший виды парень с мутными глазами и бутылкой пива. Открывает её прямо в салоне, пролив часть на пол. Начинает медленно-медленно смаковать, оглядывая всех и ухмыляясь. Большинство смотрят на паренька откровенно презрительно. Я сижу напротив и едва сдерживаю тошноту. Запас вежливости уже исчерпан утром.

- Слушай, может быть, ты допьёшь дома? Здесь вроде бы не бар.
- Так вы бы сразу сказали! - опускает бутылку вниз.
- А ты сам не понимаешь, что другим может быть неприятно смотреть на тебя и нюхать это?
- Так ведь никто ничего не говорит!

Не успела Юля прийти домой, как тут же разразился скандал.
- Сколько раз тебя просила мыть чашку за собой - всё как о стену горохом, - отчитывала Юлю с порога мать.
- Я опаздывала в школу, - небрежно отмахнулась от матери девушка-подросток.
- Чашку помыть у тебя бы и минуты не отняло, - продолжала ворчать мать, - и ты опять не закрыла за собой холодильник. Сколько можно тебе повторять....
Дальше Юля уже не слушала мать, и, запершись в комнате, врубила громко музыку.

Обедали молча. Тишину нарушила мама:
- Как в школе дела?
- Нормально! - нехотя ответила Юля.
- Это не ответ! - возразила мать.
- Что ты от меня хочешь?
- Я хочу, чтобы ты со мной нормально разговаривала. Хочу, чтобы ты взялась за ум...

- Ой, блин. Ну ты опять за своё... Поесть спокойно нельзя! - раздражалась дочь.
- Что за слово "блин". Ты как матери отвечаешь? А? А мне тоже хотелось, может быть, чтобы у меня росла нормальная дочь. Стараешься для неё всю жизнь, и ни слова благодарности не дождёшься!
Юля отложила тарелку и вышла из-за стола.
- Даже послушать мать не можешь. Бесстыжая! Небось, всё о своём Саше думаешь...
- Да не думаю я ни о чём, - психанула Юля.
- Вот именно, что не о чём ты не думаешь! О будущем тебе надо думать, об учебе, а не о Сашах. Нужна ты ему больно будешь такая, которая даже за собой тарелку не можешь помыть. Или, думаешь, я всю жизнь буду за тобой убирать?
-"Затрахала ты меня, - закрывшись в комнате, думала про себя Юля, - пора валить из этой квартиры. Перееду к Саше сегодня же.".
Девушка достала мобильный телефон и набрала номер своего парня.
- Саша, привет! Мне с тобой надо срочно встретиться. Прямо сейчас. Я приняла важное решение.

Грязная и ржавая вода это бич многих квартир. Не могу сказать что в моей квартире ситуация катастрофическая, но из за частичек ржавчины засорилась лейка душа. Мыться стало невозможно, струйки текут вяло, да и то в разные стороны. Никакие чистки не помогли, и было принято решение купить новую лейку. "Не вопрос", сказал я, и поехал в ближайший строительный магазин. Побродив по гигантскому помещению я наконец то наткнулся на раковины, унитазы и прочую сантехнику, и рядом обнаружил огромные стойки демонстрирующие всякие разные смесители. Смесители для кухонь, для раковин и душа, выбор огромный, сотни позиций. Лейки нет. Обошел все кругом. Нет лейки. Подозвал мальчика, менеджера отдела.
- Здрасте, меня зовут Сергей, - представился парень - чем могу помочь?
- Мне нужна лейка для душа.
- У нас огромный выбор смесителей, вот посмотрите на эту модель итальянской фирмы, со вставками из настоящей бронзы.
Огромный смеситель, из тех которые одним своим видом должны убедить всех что это богатый дом. Блестящая бронза и китчевый дизайн под восемнадцатый век.

- Нет, мне это не нужно, мне нужна лейка для душа.
- Посмотрите на этот современный смеситель, гарантия десять лет. - менеджер меня явно не слушает.
Беру ближайшую лейку в руки, показываю парню, и сообщаю что мне нужна эта штука, но отдельно от смесителя.
- Это отдельно не продается. - менеджер разворачивается и уходит.
Приплыли. Понимаю что был не прав, тут надо точно формулировать вопрос, по этому отлавливаю следующего менеджера.
- Здравствующие, меня зовут Алина, - представляется мне голубоглазая блондинка крайне юного возраста.
- Добрый день, мне нужна лейка для душа. Примерно такая, не обязательно конкретна эта, но похожая. - демонстрирую лейку.
- У нас большой выбор смесителей для душа, посмотрите на модель этого года, немецкая фирма, биодизайн. - девочка отрабатывает заученную программу.
Ладно, проехали. Думаю сбить с программы девицу.

Это было еще одно мерзкое утро, когда не лезешь в петлю только оттого, что опаздываешь на работу.
Виктор с Ольгой прожили вместе почти двадцать лет, но уже целый месяц не разговаривали.
Люто поругались.
Конечно, и раньше бывали стычки со скандалами, но их быстро сводили на нет общие трудности и легкости, а в этот раз все зашло слишком далеко, серьезно и трагично.
Виноват, скорее всего, был Виктор, но хотя... как сказать, если бы Оля поступила тогда по-умному, то этой ссоры вообще могло бы и не быть, хотя, вначале был все же Виктор...
Да какая теперь, к черту, разница, из-за какого Фердинанда началась война?
Ведь далеко не каждый солдат, поджидающий свою пулю в грязном окопе, вообще знает о существовании города Сараево.

Стокилограммовый Витя в деловом костюме сидел в коридоре на специальной табуреточке и наводил на ботинках окончательный глянец.
Дети давно самоликвидировались в школу, и старинные ходики только подчеркивали гнетущую враждебность тишины.
Ольга сидела на кухне и с серебряными нотками презрения размешивала сахарок в своем кофе.
Обувная щетка сказала:
- Шш-их, шш-их (Да ладно, хорош строить из себя жертву, не переживай, сейчас уйду...)
Ложечка в чашке ответила:
- Цыньк, цыньк, цыньк (Скорей бы ты уже ушел, не могу больше находиться с тобой в одном пространстве. Я привыкла жить без тебя, да и ты переживешь. Пора нам развестись, чтобы больше никогда не видеть твою щекастую рожу. А дети поймут и привыкнут)
- Шших, шш-их!?
- Цыньк, цыньк, цыньк!!!
- Ших? Ших, ших, ших...
Наконец Виктор отложил не в меру разговорившуюся щетку и как всегда, не прощаясь, вышел, хлопнув дверью и энергично лязгнул ключом в замке.
У Ольги был еще целый час до выхода на работу, его вполне хватило и на душ, и на ногти, и на спокойно поплакать о своей загубленной этим уродом молодости...

Пятничный бодрячок весело бродил по офису. Послеобеденное благодушие выливалось в пиздёж за жизнь. Все ждали окончания рабочего дня. Оставалось несколько часов.
Треньканье поставленного на тихий звук телефона почему-то опечалило. Я взглянул на дисплей, и расстроился совсем: звонил генеральный.
- Да, Дмитрий Михайлович, внимательно.
- Альберт, зайди, дело есть.
Я обречённо поплёлся в кабинет.

Вообще-то, босс - неплохой мужик, пахать на него приятно, ибо материальные блага совмещались с корректностью. На моей памяти он послал нахуй только одного человека - свою жену, да и то потом долго извинялся прилюдно. Да и жена, вобщем-то, не в штате фирмы.
Но имел он один качественный заёб - организовывать различные корпоративные мероприятия. При чём, всего лишь на две попойки (Новый год и День рождения компании), была целая череда всевозможных тренингов, семинаров и театров, посещаемых строем, в колону по двое.
На этот раз я так же почуял беду.

- Заходи, Альберт, присаживайся. У тебя сегодня все сотрудники на месте?
- Нет. Пичугин болен.
- Да? Плохо, плохо, - Дмитрий Михайлович в задумчивости стал натирать руками подлокотники кресла, - я за этот семинар три тысячи отдал, надо максимально загрузить лектора.
- Какой семинар, - качнуло меня, - какой лектор?
- Деловой этикет. Сегодня рабочий день - до 16:30, за безлошадными приедет микроавтобус. Значит, к своему отделу цепляешь отдел логистики, и кадровичек тоже забирай, пусть послушают. Всё, Альберт, иди, работай. Да! Лектора не забудь покормить!