Лето, Крым, маленький продуктовый магазинчик.
Стою в небольшой, но по-южному неспешной очередушке. Входят два сорокалетних отдыхающих пузана в коротких штанишках. По замашкам явные начальники средней руки, а по говору западэнци. Скорей всего из Львова.
Один толстяк обращается к миниатюрной продавщице:
- Прошу пани, а у вас пэчиво свижэ?
Продавщица:
- Так прошу пана, свижэнькэ, тилькы вчора прывэзлы.
и обращаясь к кому-то в подсобку, крикнула:
- Света, захвати пожалуйста коробку печенья!
Один из толстячков передразнил:
- "пече-е-е-нья..."
Второй:
- А что это Вы на русский перешли? Вы же на территории Украины живете, так что должны говорить по-украински, а не по-москальски...

Первый толстячок поддержал товарища:
- Крым - это не Россия, и все вы граждане Украины, хотите вы этого или нет...
В магазине повисла неприличная тишина, человек пять местных жителей удивленно смотрели на пузатых западенцев...
И тут маленькая продавщица подала голос:
- Прошу пана, а вы в курсе, что если спросить всех жителей Крыма, то 99 процентов захотели бы выйти из состава Украины?
Толстячок:
- Ну и шо? Мало ли шо вы захотели? Все равно такого референдума никогда не будет...

Антона не любили все. Даже не то, что не любили, скорее брезговали. Было в его ауре что-то отталкивающее, как у таракана: вроде бы, жук, как жук, а в руки взять противно. Отец - бравый военный, полковник, красавец и бабник, чаял видеть в сыне продолжателя традиций. Но, глядя на долговязого, сутулого, бледного, прыщавого подростка, понимал, что армия вряд ли будет рада видеть в своих рядах подобное чудо.
В школе друзей у Антона не было. Дружить с ним считалось моветоном, и даже те, кого сажали с Антоном за одну парту, становились объектами насмешек. В восьмом классе, когда настало время первых поцелуев, первой нетрезвости, первых романтических переживаний, когда гормоны кипятили кровь, требуя любви, приключений и самоутверждения, Антон оказался за бортом. Без него пили портвейн, курили, дрались район на район, без него ездили с палатками на водохранилище, где, сидя у костра, трогали упругие тела одноклассниц.
Антон давно свыкся со своей участью изгоя и одиночки. Вечерами он сидел в кресле с книгой. Читал быстро, много и бессистемно. Библиотекари устали выписывать ему новые читательские карточки. С каждой книгой багаж интеллекта и эрудиции прибавлял в весе. Учителя уже не вызывали Антона к доске, опасаясь выглядеть глупее его. Но и это не помогло влиться в коллектив сверстников. Да и необходимость в этом отпала, слишком велика была разница между умищем Антона и умишками сверстников. Книга заменила ему всё и всех, давя на корню подростковый стадный инстинкт, душа зародыши пубертата, безжалостно топча первые ростки сексуального влечения. Даже с мастурбацией у него не сложилось. Книга оказалась интереснее.
Но социум не прощал такого обхождения с ним. Найдя своё счастье в литературе, Антон нашёл своё несчастье в жизни. Неокрепшая юношеская психика под напором презрения, вечных издёвок, тупых шуток обрастала комплексами. Он пытался не реагировать, не подавать вида, что его это задевает, всячески показывать, что ему наплевать на всех, но, очевидно, получалось не очень убедительно. С чьей-то лёгкой руки к нему прилипла кличка "Комплексный обед".
Обида на весь мир засела глубоко в душе. Несправедливость, жестокость окружающих, тупого необразованного быдла, породила в Антоне ненависть. Тихую, ждущую своего часа. Часа "Хэ"

Я умею сделать такие блины, что женщины плачут от зависти, когда едят их. Если бы я был девушкой, то подруги давно бы уже выпытали у меня рецепт, угрожая испортить маникюр или криво обстричь челку, а потом убили бы и закопали где-нибудь, чтобы единолично распорядиться этим секретом. Потому что женщина, умеющая печь такие блины, никогда не останется одна. Такими блинами очень легко вскружить головы всем мужчинам в подъезде, если чуть-чуть приоткрыть в процессе готовки входную дверь.

От этого им вдвойне обидно, что я вообще мужчина. Мне нет нужды вскруживать другим мужчинам головы. Полезный навык пропадает вхолостую. Это все равно, как если бы красные туфли на каблуке попали бы в лапы питекантропа. Ну на что ему красные туфли на каблуке, этой дубине мохнатой?..

Поэтому женщины едят мои блины, а сами плачут. Я специально кладу в тесто чуть-чуть меньше соли, чтобы блины не оказались пересолены слезами.

А еще я умею делать плов. Женщины приезжали отведать мой плов из самого Абакана. Съели два килограмма на троих, покурили на балконе и уехали обратно, сытые. Обещали, что приедут еще, если я снова сделаю плов. Из Новосибирска тоже приезжали, но я отказал в плове. Боялся, что из Абакана опять приедут. А однажды приехал брат из Калифорнии, и я сделал рулет с грибами и сыром. Потом он плакал и не хотел уезжать. Я имею в виду брата, а не рулет.

Еще я умею сделать кабачок с мясом, сыром и помидорами. Кабачок после этого выглядит так, что его хочется расцеловать в сырную корочку. Такой кабачок сделал бы честь любой выставке достижений народного хозяйства.

В седьмом классе я и Будильник капитально подсели на индейскую тему. Не только мы, конечно. В школе все малолетние долбоёбы, типа нас, пёрлись с гэдэровских фильмов, и после их просмотров в клубе поголовно становились индейцами. Каждый себе имя придумывал. Зоркий глаз, Быстрый Сокол, Меткая Рука.
Мы с Будильником ничего себе не придумывали, потому что с третьего класса занимались боксом. Хуйли нам придумывать. Что мы лошки? Я был Ульзаной, а он - Виниту.
Имя Ульзана, по правде говоря, мне не очень-то нравилось. Вроде, как и не мужское оно. На Ульяну похоже. Училась с нами в классе одна Ульяна . Буракова. Крепко ебанутая она была и козюльки из носа постоянно ела. И если бы только ела. Эта тварь иной раз прилепляла свои зелёные выделения на металлическую линейку и прямо на уроке обстреливала увлечённых учебным процессом одноклассников. Но эти маленькие проказы ей прощались. После уроков, на школьном стадионе, Ульяна без базара демонстрировала всем желающим свою пизду. И даже позволяла туда чего-нибудь засунуть. Я, например, один раз ей засунул дохлую мышь. Потом оказалось, что эта ебанашка целую неделю ходила с этим аксессуаром, пока мышь окончательно не завоняла и нахождение рядом с Ульяной на расстоянии менее пяти метров стало не очень комфортным. Буракову в спешном порядке отправили в медпункт, где эта мразь тут же раскололась, кто внедрил ей в пилотку усопшего грызуна. Моя матушка, после посещения кабинета директора, огласила свой суровый приговор. Это история мне обошлась двухнедельным заточением и исправительными работами по двору. А пострадавшую эксбиционистку в итоге из-за хронической неуспеваемости оставили на второй год.

Теперь нетрудно понять, почему я поначалу ощущал небольшой дискомфорт, когда Будильник меня Ульзаной называл. Виниту, в принципе, тоже хуета какая-то. Но всё же лучше.
Можно было ещё Чингачгуком назваться, но этот почётный погремон за собой застолбил Витёк Лысый. Лысый учился в восьмом классе. Все удивлялись, как он сумел со стерильным (в отношении мозгов) чаном дойти до таких вершин среднего образования. Но пряники у него были яибу, и размахивал он ими, не хуже Серика Конакбаева. Говорят, он однажды прямо на уроке отпиздил учителя истории только за то, что тот нелицеприятно высказался по поводу монголов. Монголы, партизаны и индейцы были для Лысого святым. Поэтому, чтобы избежать реальной возможности налететь на его правую, я , недолго думая, согласился на Ульзану. Пошёл, так сказать, на компромисс. Гойко Митич не обломался и мне нехуй.

- Я искал вас, Света! Искал! Все эти сорок лет! Я поселился в вашем городе и бродил по улицам в надежде встретить вас! Я просмотрел всех Светлан этого города в одноклассниках. Вас нигде не было. - пылко сказал Принц.
- Есть я в одноклассниках. - пробормотала постаревшая Принцесса и показала профайл.
- Маняффка Носопыркина из Уганды? - потрясенно спросил принц.
- Правда прикольно? - хихикнула Принцесса.
- Уржаться, мля. - согласился Принц.

- Вы знаете, мне сейчас недосуг. - сказала Принцесса. - Вы лучше навестите меня в социальных сетях. У меня там фотографии есть.
- В купальнике и ботфортах? На леопардовом покрывале? Фотка на мобильный? - пошутил Принц
- Да. - удивилась Принцесса. - Вы заходили ко мне?
- Да будь ты проклята! - выдохнул Принц и выходя добавил: - Овца.

- Ваш социальный статус? - спросил работодатель.
- Я - женщина, а значит меня можно любить, можно не навидеть и только без меня - невозможно! - выпалила Принцесса.
- Понятно. - кивнул работодатель и заорал: - ВОООН! ВОООН ОТСЮДА!!!

- Вы самозванец! - закричала Принцесса. - Оборванец и не мужик!
- Почему вы так решили, ваша светлость? - оторопел Принц.
- У вас нет фотографий с валютой и с пистолетом! Фи! - презрительно выдохнула Принцесса.

"У системного администратора Никиты забарахлила машина. Задергалась, вдруг, то поднимая обороты двигателя, то сбрасывая до его полной остановки.
- Ну, давай же, - шептал красный от злости Никита, перемещаясь неровными скачками в потоке остальных чинно едущих автомобилей. - Что ты меня позоришь? Вот пойду, куплю новую, раз ты такая развалина!
Машина, в ответ на его примитивные подначки, презрительно чихала и глохла.
- Слушай, Миша, - позвонил Никита своему знакомому автослесарю. - Тут такая беда...
В нескольких сочных и нецензурных эпитетах, он описал суть происходящего.
- Сложно, но можно помочь, - ответил Миша.
- Сколько будет стоить? - спросил Никита.
- Баксов сто диагностика, плюс сам ремонт - как получится, - начал объяснять Миша. - Ты же понимаешь: пока прозвоню все датчики и цепи, пока разберу трамблер с расходомером воздуха, протестирую мозги, проверю давление насоса и форсунку моновпрыска. Сколько времени уйдет?
- Если бы я что-то понимал, - вздохнул Никита про себя.. - Хрен бы я к тебе поехал.

Через полчаса Никита загнал упирающуюся Ауди в ремонтный бокс Миши.
- Слушай, а ты вроде компьютерщик? - хмурясь, спросил Миша.
- Ну, можно сказать и так,- подтвердил Никита.
- У меня тут беда - пароль от электронной почты вспомнить не могу. Уже все, что можно перепробовал. Раньше ноутбук автоматически заходил под именем, а сейчас... Можно что-то сделать?
- Сложно, но можно, - не без ехидства ответил Никита. - Баксов сто будет стоить.

История эта случилась во времена моего радостного и беззаботного детства, когда трава казалась зеленее, солнце ярче, а деревья выше. Лет мне тогда было около десяти, я с гордостью еще носил пионэрский галстух и слыхом не слыхивал ни о каких маньяках-педофилах. Только партия, только Ленин, пионэр всем пример, ну и все в том же духе.
Однажды по весне, собравшись после школы компанией друзей человек около шести, мы решили рвануть в близлежащий лес для того чтобы покурить бычков тайком от родителей и особо прилежных пионэров-стукачков, поиграть в войнушку, а остальное время посвятить занятиям на которые нас сподвигнет пытливый мальчишеский ум, ну или(вспоминая рогатки, бомбочки, самострелы и т.д.) отсутствие такового.
В этот раз, выполнив обязательную программу по уничтожению бычков и превосходящих сил противника, мы решили пожечь охренительно густую сухую траву и какую-то найденную в овраге пленку неизвестно от чего, но здорово горящую и капающую огненными капельками на муравьев, жуков и всякую другую насекомую нечисть.
Увлекшись столь интересным занятием, мы не сразу заметили припарковавшееся у обочины дороги рядом с лесом чудо советского автопрома и вышедшего оттуда мужика солидного вида, а когда заметили было уже поздно, он стоял рядом с нами и грозно взирал на наши игры с открытым огнем и уничтожением насекомых букашек.
- Песдец!- пронеслось у меня и моих боевых товарищей в голове.- Ща уши оборвет и стуканет в школу и родителям.
Но мужик, по всей видимости, стукачем не был, пожурив нас за разведение огня в лесу, он заставил все потушить, прочитал лекцию о том как опасны такие игры и собрал нашу компанию вокруг себя.
-Ребята, вот вижу что вы растете настоящими мужчинами. Вот у вас и пистолеты, и автоматы. Ничего что ненастоящие пока, придет время и вы станете защитниками нашей Родины!- тут он на какое-то время задумался, а потом тихо и таинственно произнес.- Ребята, а вы дрочить умеете?

- Мама, ты - проститутка! - сообщил восьмилетний Колька и отпихнул тарелку. Он ненавидел гороховый суп.
На кухне наступила тишина. Потом с грохотом упала кастрюля - это мама уронила.
- Так... - отец спокойно отложил ложку. - Ты, Николай, конечно, ещё не знаешь, что это такое. Но выдрать тебя придётся - просто, чтобы научился думать впредь, что родителям говоришь.
Он встал и потянулся к ремню. Отец у Кольки военный, ремень у него всегда поблизости. Пока он только грозил - но сейчас, похоже, был настроен серьёзно.
- Мальчик в школе набрался слов, сам не понимает, - лепетала мама, хватая огромного отца за руки, закрывая Кольку собой. - Ну, Вася, ну перестань...
- Пусть башкой учится думать! - делал грозные глаза отец, пытаясь прорваться к Кольке. - Пусти!
Верный признак неправоты, между прочим - когда на слова отвечают силой...
- Я знаю, что такое проститутка, - неожиданно громко и отчётливо сказал Колька из-за спины матери. Он стоял, скрестив руки на груди. - Я всё знаю. Проститутка - это нехорошая, аморальная женщина, которая занимается сексом за деньги. Так вот, наша мама - проститутка.
Родители замерли. У мамы на лице проступили веснушки.
- Коленька, глупый, что ты такое говоришь...

- Я не глупый. Я всё про вас знаю - хоть вы и пытались меня обмануть. Вы мне всё время лгали. Лгали, лгали, лгали... - Колька говорил ясно и отчётливо, как будто щелбаны раздавал. Именно так и должна звучать правда. - Лгали про деда Мороза. Лгали, что Вольфа отдали в дом для престарелых собак. А ведь Вольфа убили - "усыпили", как вы выражаетесь! Лгали, когда говорили, что детей приносит аист. На самом деле дети рождаются от секса; а сексом занимаются голые проститутки, - он с ненавистью выделил слово "проститутки", - за деньги. Отец тебе за секс отдаёт зарплату - потому что ты проститутка.

Все! Это конец! Первой мыслью при встрече была мысль о чесноке, куске мела и осиновом коле. Она не была страшна. Она была специфической. Сначала я хотел убежать, но ноги, почему-то стали ватными, а руки слегка онемели. "Ты хочешь убежать?" - спросила она. Нет, блин, я хотел просто раствориться, исчезнуть, превратиться, во что- нибудь маленькое и не заметное. Мне вполне подошел бы облик муравья или на худой конец полудохлой гусеницы, но... Нет. "Я ведь хотел встретиться с тобой...наверное". Она улыбнулась. Не надо было этого делать. Я ведь не Ван Хельсинг. Арбалета с маленькими, такими осиновыми стрелами у меня нет. А жаль!

Мы встретились в центре города, до церкви было далековато, и святая вода тут тоже не помешала бы. "Куда мы пойдем?". Ну не знаю! Я бы с удовольствием пошел в лес и потерялся там, и ходил месяц без воды, пищи и сигарет, а когда, наконец, вышел к людям то сказал бы им слово. Я сказал бы "Люди! Никогда не пытайтесь познакомиться по интернету! Потому что это есть зло. Потому что вы никогда не сможете спокойно спать без вскриков и вздрагиваний и ночное недержание это самое малое, что будет итогом подобного знакомства ". Так я подумал. Но мама воспитала меня культурным человеком (напрасно она это сделала!) и я спросил в ответ "А куда бы тебе хотелось?". Только бы в кино, только бы в кино, там темно, там ничего не видно, оттуда можно убежать через окно мужского туалета. "Пойдем пока просто погуляем по парку". Это она сказала или мне послышалось? Ну, пусть мне послышалось...ну пожалуйста! "Что ты сказала?". "Просто погуляем. Погода хорошая, а потом зайдем куда-нибудь, посидим ". Единственным моим желанием было посидеть с ней на колу. Я бы выдержал и это. Но...Культура.

Конец 80-х. Город Львов.
Сидели мы большой компанией студентов и одна девушка рассказала о недавно произошедшем с ней трагическом и в тоже время невероятно счастливом случае:
- Я с подругой ехала в электричке, народу не очень много, но свободных мест почти не было.
Заходит на остановке озверелая толпа здоровых мужиков - человек десять, не меньше. Нагло, пинками согнали с мест кучу народа, уселись к нам и тут же без разговоров стали лапать за все места.
Я заорала:
- Люди помогите кто-нибудь!
И тут же получила сильнейший удар ладонью по лицу, аж синие звездочки перед глазами... Несмотря ни на что продолжаю кричать:
- Чего же вы смотрите, тут есть мужчины!!? Помогите!!!
Но пассажиры вокруг, прикрывались от меня ладошками как от яркого солнца...
Второй удар был сильнее первого... По их разговорам, понимаю, что нас сейчас потащат в тамбур.
Вдруг рядом с толпой этих отморозков появился невзрачный такой мужичонка и неожиданно без разговоров скосил троих сидящих около него ублюдков. Да так быстро, что никто ничего понять не успел, их как будто машина сбила, один орет как свиноматка, а двое других молча повалились набок.
В следующую секунду, этот мужичок бросился бежать в сторону тамбура. Путь ему преградил верзила из той же компании (он охранял от пассажиров кнопку связи с машинистом).
Мужичок, ни на секунду не сбавляя скорости, сходу пробежал по верзиле, как по пустой картонной коробке. Как же громко этот бугай орал лежа на полу... ну просто как пожарная машина.

Степан сидел на пригорке и обозревал довольным видом "свои владения" и жевал сочную травинку. На километры колосилась пшеница, справа роскошная дубрава одним своим видом навевала прохладу. Солнце палило нещадно, но только не Степку, его шапка волос специально была предназначена быть соломенной панамкой, которую невозможно было расчесать обычной расческой, а поддавалась только мамкиным мелким грабелькам для горшечно-цветочных работ.
Степка дожил пока до предела своих мечтаний, до 28 лет, и мамка никак не могла сбагрить его "замуж", как она выражалась. Степка бегал от сельских девок, как все коровы от племенного быка Гриши по весне. Девки плакали по Степке, но замуж повыскакивали за других, и только одна краля усмехнулась и вечерним автобусом укатила в "город" на заработки.
Жили в деревне хоть и не ахти, как шикарно, но свое хозяйство всегда выручало. А мамка в "городи", до которого было на карте 50 км, а по плохой дороге все сто, знала все "концы" и бедность в дом не захаживала. Был и телевизор, и кое-какие мебеля, и обои "хородские", а от отца досталось в наследство ружье. Так шта, люди были зажитошные и городом не млели, считая его рассадником всего антихристского. Степка, сколько себя помнил, ни за что бы не расстался со свободой и простором своей деревни и приезжих на речку городских, задирал и лупил за раскиданный мусор и за приставание к девкам. Ему в этом помогал закадычный дружок детства по головастикам и птичьим гнездам, Васёк. У Васька была та самая впечатлительная для худосочных особей мужского пола внешность, которая сразу же внушала уважение и вынуждала идти на мужской разговор "по душам". Косая сажень в плечах не умела почти разговаривать совсем, и все "разговоры" заканчивались сворачиванием купальных мероприятий и тиканием подобру-поздорову. Хотя, вобщем-то, по таким дорогам сюда доезжали самые "отшибленные", бить машину, где мог проехать только трактор, решались не многие.

Стояло холодное ноябрьское утро. Шура сидела на кухне в трусах, курила, и грустно смотрела на падающие в грязные лужи жёлтые листья.

Её терзали смутные сомнения.

Неспроста, доложу я Вам.

***

Вечером третьего дня Шура познакомилась с мужиком красивым шопестец. Ален Делон, Брюс Уиллис, Бред Питт, блять. Не меньше. А может даже и больше. Мужик был коварен, умён и крайне соблазнителен, а его часы фирмы "Ролексус" и телефон "Ветру" явно добавляли ему куртуазности. Лысеющая голова блестела, коньяк источал запах старых и нихуя не свежих носков, взгляд откровенно впивался в Шуркино декольте фасона "Мне уже 30 и я ищу счастья в жизни". Шурка трепетала, потела и нервно покусывала губу, - на неё обратил внимание мистер-обояшка местного клуба для районного бомонда.

Но, как ни странно, объект страсти и похоти Шуркиных фантазий не спешил совершать никаких телодвижений в её сторону. Во всяком случае, сам. Шурка потела и нервничала ещё больше, больно пихая свою подругу Малиновскую в правый бок. Малиновской было больно, но она терпела, потому как, дружба - это святое. Ну, ещё святой была текила, которую Шура широким жестом проставляла подруге по причине отсутствия бабла у оной. И вообще, Малиновская была сильно занята соблазнением картавого бармена с целью отхватить горячительного напитка ещё и тут нахаляву. А посему у Шурки не осталось союзников и единомышленников и пришлось ей брать дело в свои руки.

Рак - болезнь хуёвая. И для больного, и для его окружения. Деду было за 80, рак у него был выявлен на поздней стадии, и все врачи, так или иначе принимавшие участие в его лечении, сошлись в одном: пациент неоперабелен, да и вообще, неизлечим. Выписали обезболивающие и отправили домой. Умирать.

***

Умирал дед долго.

Настал момент, когда в доме у него постоянно приходилось находиться кому-нибудь из родных. Днём и ночью. Обезболивающие уже не справлялись, и деда корёжило от боли. Боль не давала ему покоя ни днём, ни ночью. Он не мог уже спокойно ни лежать, ни сидеть, ему приходилось постоянно менять положение, двигаться, ходить, хотя на это уже не почти не было сил. Покормить, напоить, уколоть, поднять, отвести, посадить, уложить, укол, таблетка, глоток чая, две ложки каши "через не могу", посадить, отвести, укол, таблетка... Бывало, он ненадолго засыпал, и тогда у того, кто был рядом, появлялось минут 15-20 передышки. Потом всё повторялось. Глоток чая, ложка творога, укол, таблетка...

В последнюю ночь рядом с дедом был я. Укол, таблетка, глоток воды. Он лежит, я сижу рядом, смотрю на ковёр на стене. Глаза слипаются. Тишина. Только его неровное, с присвистом дыхание да тиканье часов на стене.

- Помираю я, внучек, - очень тихо сказал дед. Я вздрогнул от неожиданности. Глаза его сквозь полуприкрытые веки неподвижно смотрели на меня. Не было в этом взгляде ничего. Ни отражения непрекращающейся боли последних месяцев, ни беспомощности, ни горечи, ни страха - ничего из того, что я видел в них в последнее время.

Это случилось средь бела дня. Во втором часу. Андрей Анатольевич заскочил пообедать - совсем рядом с домом был на переговорах у генподрядчика. Если бы Соня, жена, не позвонила, да не сказала, что "Такие щи с грибами сварила, будешь вечером возвращаться, купи сметанки!", он, может, и проехал бы мимо, а тут...

Соня обрадовалась и стала суетиться, накрывая на стол.

- ... и ты, понимаешь, Андрюша, я ей говорю, маме твоей, что, мол, смысла нет сейчас вот везти два мешка картошки на дачу за сто км, - Соня сопровождала каждое свое движение новыми антидачными аргументами, - это... корячиться там, на поле... потом, осенью, собрать три мешка неизвестно еще какой бульбы этой... а бензина сколько сожжем, пока туда-сюда, туда-сюда... Да и Андрюшу, говорю, пожалели бы своего - он и так сутками на работе своей пропадает, а тут вы со своей картошкой. А она... Ну, что ты молчишь? - рассердилась она на мужа, - "Ля" запало? Или ты со мной не согласен? Да выключи ты эти новости - все брешут, по всем каналам. Задрали со своими войнами и революциями. Я уже начинаю верить в конец света. Наслушаешься тут за день... Да не молчи ты! Я на работу хочу, скорей бы. Моешь, моешь эту посуду, а через пару часов - опять гора, блин...

Андрею было смешно. Да он слышит ее, слышит свою Соньку - щебетуху. А как ответить, если его уже минут пять, как нет. Ну, то есть, он есть. Вот он. Все видит, слышит. А она пока не знает этого. Она с ним, живым, еще разговаривает. Сейчас обернется. Хоть бы не испугалась - с ним все нормально.

А чувство, и правда, необычное, интересно все так! Точно все описывают в литературе, не придумывают - летаешь над самим собой, своим телом. Все видишь, слышишь, можешь дотронуться, сквозь стены проплыть можно, можно обнять кого-то, а тебя не слышат, не видят и уже не осязают. И все замедленно, и так спокойно, и так хорошо! И почему мы так даже само слово "смерть" при жизни боимся? Вот только что сидел перед телевизором и думал, как Ленин о революции, о том, чтобы объект вовремя сдать, чтобы сварщика Уткина попугать сильно, но пока не увольнять, потому что без него - никак. А еще постоянно стучит в виске, что за учебу Сережки в универе в последний раз заплатить надо, и - баста, пойдет уже на свои хлеба, работу ему хорошую приготовил, да и сам Сергей - не дурак, не пропадет, молодец.

Мысли текли вяло и лениво. Ворочались, перетекали неспешно одна в другую . Дело было даже не в капельнице, которую Сереге воткнули пару минут назад. Просто ему со вчера все еще было не по себе, слишком хорошо отдохнул с друзьями. Отдохнул, а сегодня с утра на процедуры.
Сереге была видна часть коридора через случайно оставленные приоткрытыми двери. Часть коридора института Филатова. Туда-сюда ходили люди. Что-то говорили, о чем-то спорили. В их мешанине мелькали не такие, чтоб уж белоснежные халаты медсестер. Серега лениво смотрел на них, не думая особо ни о чем.
О. Девченка. Симпатичная, стильно одетая. И почему-то в солнцезащитных очках. Села на лавочку, повернула голову в сторону Сереги, тут же отвернулась. О чем подумала и подумала ли - было неизвестно. Да Сереге не так уж и важно. В палату вошли медсестры, о чем-то зашушукались.
"Дочка Петра Николаевича... Та еще штучка... А почему сидит и ждет?". Невнятное бормотание. "Гордая. Молодая, с принципами. ... Тта, жизнь все расставит по местам, научит и ее..."
Девушка встала и отошла в сторону, достала мобильный и нервными движениями начала что-то чертить на его экране.
Серега подумал, что даже не будь у него этих синяков, вызванных лечением, вряд ли бы подошел к ней. Ну ее, с тараканами ейными. Чуть подрастет и расцветет эдакой стервочкой.
А потом на лавочку сел дедушка. В стареньком твидовом пиджачке. Чистеньком, но, как заприметил Серега, с дырочками на лацкане. "Ветеран, по ходу. Парадный костюм, наверное, когда-то был".
Дедушка смотрел вокруг и беспомощно улыбался. Такая улыбка, словно призывающая и молящая о доброте, бывает обычно лишь у очень беззащитных людей. Серега присмотрелся. Ну да, понятно. Один глаз у дедушки заплыл бельмом, а второй, скорее всего, почти не видел. Улыбка стала понятной и объяснимой.

У Лехи с утра встал. Это не было каким то необычным катаклизмом, но событие заставило его задуматься о вечном. Он задумался. Не помогло. Все равно хуй стоял и не собирался сдаваться просто так. Холодный душ - хуй стоит. Завтрак из трех яиц и кофе в расколотой кружке - стоит. Музыка из колонок компа в стиле рокабили - хуй продолжал стоять, слегка покачиваясь в такт заводной мелодии. На улице было +28, в гардеробе футболка и джинсы и выходить в свет с выпирающм из ширинки хозяйством было не очень интеллигентно. Дрочить не хотелось. Вернее хотелось, но рука не поднималась. Или не опускалась.

- Пора заканчивать с нерегулярными половыми отношениями - подумал Леха.

Соседка слева давно смотрела на него как пьяный варан на хромую ящерицу, а разведенная Люська со второго этажа уже с пол года ставила коварные сети в виде протекающих кранов и сгоревших пробок, пытаясь заманить его в квартиру и накормить ужином из коньяка, салата и своих сисек.

- Сегодня будем кого-то ебать - ни к кому обратился Ляксей.

Хуй оживился и подрос еще на пару сантиметров. Хозяин вышел на площадку и закурил. Капля никотина может забить до предсмертных судорог орловского рысака, но со стоящим хуем не справиться и всей компании "Филипп Морис". В соседней двери щелкнул замок и оттуда выглянула Ксюха.

- Ой! Здравствуй, Леш. Чего тут скучаешь? Выходной сегодня?

Ее взгляд блудливо переместился с ниже пояса и замер там как взор финского снайпера перед выстрелом.

- Нет, ну так во-о-обще не интересно! - протянул дьявол капризно и развалился в кресле. Спинка оказалась жестковата, и он подобрался обратно.

- Тут ведь весь смысл в чем? Чтобы я выманил у тебя душу обманом, через какое-нибудь феерическое надувательство! Чтобы я сыграл на твоих пороках - похоти, глупости, тщеславии, лени, жадности в конце концов! А у нас что получается? Ты отдаешь мне свою душу практически даром!

- Вовсе даже не даром! - проскрипел я со своей кровати. - Я же написал в контракте, чего хочу. И кровью внизу расписался. Все как положено, добавить мне не чего.

Сатана взял с прикроватной тумбочки лист бумаги и скользнул по нему скучающим взглядом.

- Да читал я уже твое условие: "Встретить новый год в хорошей компании", - поморщился он. - Ты вот мне скажи - ты нормальный человек после этого или как? Что, не можешь попросить чего-нибудь стоящего, как все приличные люди? А вот с этим мне просто стыдно связываться, - дьявол бросил листок обратно.

Дьявол побарабанил когтями по подлокотнику кресла, оставив вмятины в полировке.

- Ты там поосторожней с мебелью, - нахмурился я. Дьявол отмахнулся от моих слов.

- Ты подумай сам, чего теряешь! - заблестел он глазами. - Черт побери, я аж на твоем месте захотел казаться, ан нельзя! А ведь сколько всего я мог бы пожелать!

- Ну, например? - уступил я сатанинскому напору.

Отработала проект с одним таким заказчиком. Ну, с таким... Например, если бы этот заказчик был моим мужем, то наше бы общение выглядело так:

- Дорогая, пожалуйста, аккуратно размешивай борщ в кастрюле.
- Я его аккуратно размешиваю.
- Да, иначе борщ может расплескаться и придется потратить время, чтобы вытирать его. Кроме того, ты можешь испортить борщом поверхность плиты. Если часто проливать на нее борщ, то придется часто вытирать. Поверхность не будет выглядеть новой. Надеюсь, ты это понимаешь?
- Да.
- Я бы хотел предварительно посмотреть, как ты порезала капусту.
- Полосочками.
- Я это понимаю, но мне необходимо видеть ширину полосочек. Не слишком ли широкие?
- Пожалуйста, посмотри.
- Ну что ж, этого стоило ожидать. Капуста порезана шире, чем я просил. На два миллиметра.

- После варки этого не будет заметно и это не отразиться на вкусе борща.
- Я бы не был так уверен, мне не нравится твоя настойчивость и манера перечить. Сейчас мне нужно знать, сколько уйдет денег на новый кочан капусты, который ты порежешь верно. И если ситуация сложилась таким образом, то я бы хотел предварительно сделать тесты резки капусты. Прежде чем ты будешь резать новый кочан, лучше потренируйся на других овощах. Так мы сократим бюджет на покупку другого кочана капусты, ты не будешь портить новый образец, а станешь резать по отработанной схеме. Почему у тебя такое лицо, когда ты меня слушаешь?

Произошло это в те стародавние времена, когда менты от прочих бандитов выгодно отличались только одной пикантной подробностью: их "волыны" были абсолютно легальны...
Начало 90-х.
Поезд: "Санкт Петербург - Чоп", я - питерский студент ехал во Львов к маме на побывку.
Все купе до потолка намертво зашпаклеваны вещами и их гуттаперчевыми хозяевами.
Настроение у "челноков" приподнято-тревожное: только и разговоров что о предстоящем шмоне на границе. Но вскоре все забыли и о шмоне и о ценах в Венгрии, потому как на первый план вышли три пьяненьких бандюгана. Они ходили по вагону в одних носках и отбирали у людей разные полезные для продажи товары - то что "на них смотрело": у одного тостер, у другого фотоаппарат, каких-то двоих мужиков им пришлось слегка даже побуцкать (противились добровольной конфискации).
Проводник сказал: "разбирайтесь сами" и спрятался в свою каморку.
Казалось бы: трое ублюдков для целого вагона - это немного, но была одна неприятная деталь: эти трое по своей основной бандитской специальности были ментами...
Тут уж на рожон особо не попрешь: хоть богатыри из них не очень, зато "ксивы" настоящие...

Через пару остановок пришел кем-то вызванный наряд милиции, но быстро разобравшись в чем дело и выпив с нашими вагонными бандитами, наряд всем нам обстоятельно доложил: "Гребанные мешочники! Еще раз услышим от вас жалобы на сотрудников питерской милиции и мы вам обещаем такой шмон на границе, что до Чопа вы доедете в одних трусах, да и то не все. Честь имеем...
А три богатыря тем временем все напивались и стучали к людям в купе, изображая таможенника Верещагина.

Глава I.


В эту душную июньскую ночь бабе Симе не спалось. Какое-то непонятное чувство подняло её, судя по стрелкам древнего будильника времён незабвенного Никиты Сергеевича (не Михалкова!) в три часа, прервав бабкин сон на самом интересном месте, когда покойный её супруг Михаил Фролыч деятельно употреблял её девичье тело в стогу душистого сена и сухие травинки покалывали жопу. Над столицей стояла летняя тёмная ночь, свет луны пробивался сквозь занавеску. Баба Сима, кряхтя, поднялась с кровати, сунула старческие ноги в тапочки и посеменила в туалет. Пожурчав и попердев немного, бабка вышла на кухню и выглянула в окно. На улице было пустынно, из-за выбитой местной гопотой лампочки на фонаре темнота скрадывала очертания стоящих возле дома машин, кустов и деревьев. Только во дворе школы, расположенной напротив, мелькали языки огня.
- Ух, фулюганы, управы на вас нет! Надо милицию вызывать! - прошамкала баба Сима беззубым ртом, поскольку её челюсти мирно покоились в глубинах стакана, стоящего у изголовья. Тем не менее гражданскую сознательность проявлять не стала, а, прошлёпав обратно в комнату, снова приняла строго горизонтальное относительно пола положение.
Но сон к бабке не шёл, и старикашка Морфей не спешил открыть ей свои объятия: то у бабки начинало сводить ногу, то кололо в боку. Бабка промаялась до пяти утра, ворочаясь с боку на бок и поохивая, а в пять утра к её кровати подбежал пёс Пусик породы двортерьер и стал стягивать с неё одеяло, всем своим видом говоря: "Хозяйка, слышь, я сейчас, ей-богу, обоссусь, если меня не выгуляешь!"
Старушка накинула халат на ночнушку, проковыляла в коридор, открыла дверь, выпустила мученика мочевого пузыря наружу, и вызвала лифт.
По выходу из подъезда Пусик бодро рванул к ближайшему столбу, старательно и ревниво его обнюхал, и задрал лапку, струёй помечая свою территорию, после чего побежал в школьный двор. Бабка потопала за ним, беззлобно поругивая "чёртова кобеля". Когда она миновала школьную спортивную площадку, то потеряла животное из виду.
"Опять какую-то сучку нашёл!" - подумала бабка, уже неоднократно ломавшая руки и ноги в погонях за пиздострадальцем, не пропускавшую ни одну особь семейства псовых женского пола.
- Пусик, Пуууусиииииииик! - затянула бабка зов блядовитого животного.
Внезапно Пусик выскочил из кустов, как-то странно поскуливая и поджав хвост, и бросился ей под ноги.
Любопытная бабка заглянула в кусты.
Там, из чёрной, слегка дымящейся материи торчали чьи-то босые ступни, а в воздухе висел запах жжёной синтетики и горелой плоти... Сима заголосила, ноги у неё подкосились и бабка потеряла сознание.