9 ноября 2011 года в 20:03
Дон Кихот шел по кривой дороге из Эль-Тобосо в Мадрид. Намотанные на руку поводья резали запястье, за спиной ковыляла паскудная тварь, а древко копья чертило в пыли гадючий след. Иногда рыцарь печального образа оборачивался и пытался съездить Росинанту по опущенной морде ногой, обутой в рваный ботфорт.
- Дрянь, - презрительно (он умел ронять слова, будто плевки - холодно и с издевкой) цедил сквозь зубы Дон, - Дырявый мешок костей. Я мог бы выручить за тебя максимум три с хуем песо.
Он тыкал тупым концом копья в обтянутые кожей ребра: - Пшел, бляжий сын! Но!
Одр припадочно дергал шкурой, а в его брюхе екала селезенка.
Тычок, другой, и снова старик в мятой кирасе брел, спотыкаясь, под жарким июльским солнцем. Грязное исподнее резало Дону Кихоту жопу, обочины заросли болиголовом, по окрестным холмам раскорячились ветряные мельницы.
- Эх, Дульсинея, сиськи - пятерка да крепкая жопа... А помнишь, как пел я под окнами серенаду? Ту самую, из глубины сердца?
"Песенку эту поныне хранит трава молодая, степной малахит..." - как-то так вроде, тарам-пам-пам.
Заслышав эту мелодию, ты выбежала на балкон, увитый плющом, и потребовала, чтобы я съебал из-под окон как можно быстрей. Помнишь? Но даже твое недовольство было в тот миг слаще любых признаний в любви. Старый глупец, я решил, что это каприз юной самки... Плюс, узрев едва просвечивающий, но видно, что спелый и налитой, сосок под тонким батистом, я словно безумный, принялся карабкаться, ломая ногти, к тебе. И я бы, бля буду, долез, но дешево нынче стоит мужская дружба.
Санчо - проклятый гном с мозгом зайца и прытью осла, сумел отыскать ключ от твоей пизденки, а я... Я снова остался за бортом, пизданувшись с третьего этажа.
- Ух, волчья сыть, ты же должен был ждать меня под балконом. Н-на! Что тебе до старого идальго, блуждающего в лабиринте воспоминаний. Так, сволочь?
Не то, что б я очень страдал - время залечит любую рану и толстая Анхелика из придорожной таверны умело всосала горечь обид, но все же... Эх, эх.
Видно и впрямь не судьба обладать тобой, о, прекрасная Дульсинея. Конь мой едва волочит ноги, а кошелек, бляха-муха, пуст. Таким образом - все при своих, а значит, рыцарский подвиг подходит к концу.