Эдик вышел из ванной, благодушно мурлыкая. И вдруг, не успев даже толком обсохнуть и не поужинав - хотя только пришел с работы, - накинулся на жену и страстно и быстро полюбил ее. Четыре раза подряд. Причем все время норовя прихватить Марину зубами за шею сзади.
- Что с тобой, котик? - обессилено пролепетала счастливая жена. - Я тебя прямо не узнаю.
- Да я и сам себя не узнаю, - вздохнул Эдик и озабоченно почесал у себя под мышкой. Потом он вспомнил, что голоден и прошел на кухню. Здесь, не обращая внимания на стоящую на плите сковороду с теплыми котлетами, Эдик залез в холодильник. Обследовав его, из всех продуктов выбрал сырые сосиски. Уже проглотил одну, и тут увидел на кухонном столе пакет с размораживающейся курицей - видимо, Марина задумала сварить на завтрашний обед супчик.
У Эдика тут же загорелись глаза, и он, воровато оглянувшись по сторонам, стащил курицу со стола.
Марина даже с дивана услышала звук хрустящих косточек и, зайдя на кухню, обомлела: муж сидел под столом и жадно, с урчанием грыз сырую курицу.
- Эдик, ты с ума сошел, да? - тихо спросила Марина, на всякий случай осторожно пятясь из кухни.
Эдик нехотя оторвался от свой добычи и сыто икнул.
- Да что-то нашло на меня, Маринка, - виновато сказал он, выползая из-под стола. -
Мяска сырого захотелось. Наверное, чего-то не хватает в организме.
И не дав жене опомниться, он обнял жену и снова увлек ее на диван. Против чего Марина никак не возражала. Хотя и не настаивала.
А потом Эдик согнулся в три погибели и, высунув от усердия язык, попытался себя вылизать.
- Да что с тобой? - опять испугалась Марина.
Эдик ничего не ответил, а внимательно к чему-то прислушался, поворачиваясь то одним ухом, то другим. С улицы через форточку доносился зазывный женский смех. Причем смеялись сразу несколько женщин, очень игриво смеялись и кокетливо.
У Эдика снова загорелись глаза, и он, ни слова ни говоря, быстренько оделся и выскочил из квартиры, с дробным топотом скатился с лестницы и громко хлопнул подъездной дверью. Когда Марина запоздало выглянула в окно, то на улице уже ни тех бесстыжих женщин, ни Эдика видно не было.

Есть девочка Саша, она очень любит есть, она вчера приехала с Кипра, страшно голодная. Я предложил ей зайти в гости, познакомиться с пиццей.

Да, у меня была вчера пицца. Я ее делаю сам, это очень просто. У пиццы два основных компонента, во-первых, тесто, а во-вторых - что найдется в холодильнике. Тесто кладется вниз, а все остальное красиво раскладывается сверху, потом надо запечь в духовке и получается пицца. Я проделывал это много раз, это работает.

Так вот, Саша приехала с Кипра, а еды нет. Оказалось, что есть пиццу в гостях ей не позволяет муж, у него на этот счет строгие правила. В пиццерию ей можно, хотя там непонятно кто готовит пиццу, а ко мне, проверенному временем кулинару, нельзя, я не понимаю его логики.

- Приноси пиццу завтра на работу, - пишет мне Саша в чате. - Я завтра выхожу из отпуска, мы ее съедим.

Она очень оптимистичная, она думает, что срок жизни пиццы так велик, что ее можно запросто успеть поесть завтра. На самом деле пиццы столько не живут, их просто съедают те, кто находится выше них в пищевой цепочке. Например, я.

- Завтра ее уже может не быть, - пишу я Саше. - Тебе ведь прекрасно известно, Саша, как непросто жить в этом мире, когда ты такая аппетитная.

Саша смеется в письменном виде, она сразу проникается к моей пицце симпатией. У них приблизительно одинаковые проблемы в жизни. Может даже Саше труднее. У среднестатистического мужчины Саша не вызовет гастрономического интереса, но слюна все равно будет выделяться, и если перед ним на одинаковом расстоянии расположить пиццу и Сашу, то он не раздумывая выберет Сашу. Я бы выбрал. К сожалению, Саша где-то далеко, а пицца близко, она манит своими округлыми формами.

Дело было в далеком 89 году. Когда еще был Советский Союз и я был еще маленький и верил в хорошее. Жили мы с родителями в военном городке. В подмосковье. Городок: 10 двухэтажек, 20 пятиэтажек, населения 2-2,5 тыс. человек. Да и в основном все из окресных деревень, т.е. все друг друга знаю.
И решил командир нашей части всем сделать красиво и построить у нас в городке большой (двухэтажный!!!) магазин. Были закуплены строиматериалы и начато строительство. Да где-то он не подрасчетал и денег на нанять нормальных строителей как-то не хватило, а может и съэкономить решил. В общем нанял он местных.
К слову сказать часть наша была ракетная. Основное население - офицеры, практически все приезжие. А вот работяги на заводе местные.
Был там один мужик лет так за полтинник. Звали все его - Петрович. А как на самом деле звали так еще и тогда наверно никто не знал. Была у Петровича привычка, мягко скажем не деликатная. Мало того, что он пил постоянно, любил он розыгрыши. Дурацкие розыгрыши. Мог подойти к незнакомой женьщине и сказать: "у меня в кармане пистолет, давай деньги и украшения снимай", а когда она уже в штаны наложит, сразу улыбался и говорил: "да ты чо, это же шутейно, я шутейно." В общем он со своим "шутейно" шутил так сказать (каламбур даже получился).
Ну на него вроде особо никто не обижался, так как мужик он был не злой и совершенно безвредный, в основном развлекал детей своим "шутейно", и никому плохого не делал.
Был еще у нас один колоритный персонаж в городке. Звали его Константин. Или как все - Костик. Костик был местным дураком. Были разные легенды, почему он такой. Основная даже была, что его вроде как инцифалитный клещ укусил и ему типа кусок мозга вырезали. Ну это конечно была не правда. На самом деле папа и мама пили сильно , когда его делали вот он такой и получился. А было ему тогда лет 38-40.Ну и как бы тоже он был безвредный и не опасный. А еще он не умел нормально разговаривать, а разговаривал нараспев или сбивался и заикался, повторял все по сто раз, да мог по кругу одно и тоже повторять.

Соседский мальчишка уговаривал родителей завести ему собаку. Из открытых окон доносятся мольбы, просьбы, обещания. Запирая машину, слышу в очередной раз: "Мааам, ну, пожалуйста! У Вовки есть собака, овчарка, он всегда с ней гуляет. Она палку приносит! И его мама говорит, что на улице можно только с Ральфом гулять, чтобы пьяные дядьки не приставали! Мама, Ральф умный, он даже в школу специальную ходил, где собак всякому учат. Ну, пожаааалуйста!!!!" Поднимаясь на свой этаж, улыбаюсь - парнишка настойчив, уже два месяца вечерами заводит один и тот же разговор. И однажды мама сдалась. У мальчишки появился маленький неуклюжий доберманчик.

Детство помню обрывками. Теплый мамин бок, задиристые братья и сестры. Ласковые руки, что несли меня в новый дом. Любили и баловали меня люди, с которыми я стал жить в одной квартире. Обнимали, тискали, целовали в нос, брали спать с собой под одеяло, разрешали валяться на диване, кормили со стола.

Пацан счастлив. Теперь каждый вечер, возвращаясь с работы, вижу, как в компании мальчишек, рядом со взрослым псом крутится и этот щенок. Взрослый Ральф снисходительно позволял доберманчику отбирать у него корявый сучок и путаться под лапами.
- Какой красивый! - склоняюсь к щенку и треплю его за купированные уши. - Как назвал?
- Рэмбо! - раздуваясь от гордости, говорит новоявленный собаковладелец. - Он доберман, они очень умные. Вот научу его, будет с Ральфом нас охранять.
Ватага мальчишек устраивала щенку самодельный курс дрессуры, экспертом был Вовка - собачник со стажем. Порой соседские тетки подпрыгивали от звонкого лая и начинали размахивать сумками, отгоняя собаку.
- Не бойтесь, он только играет, он же ребенок еще!
- Развели тут собак! Зараза всякая от них по двору ходит!
- Не заразный он! У него и прививки все есть! И ошейник!
Неразлучные были друзья - десятилетний ребенок и его долгожданная собака. А из раскрытых окон доносились уже совсем другие разговоры:
- Он сожрал мою новую сумку! Я ее за бешеные деньги купила! Он пульт от телевизора погрыз и грязными лапами на кровати прыгал! Я устаю, прихожу домой, тут еще и эта скотина мне работы прибавляет! Грызет все подряд, столько вещей перепортил! Сын твой совсем дела все забросил, только на улице и шляется с этой собакой! И шерсть везде валяется. И жрет он, как конь! Я так больше не могу!!! Делай, что хочешь, но чтобы собаки не было!

Мы с товарищем ходим в соседний двор заниматься на турнике. Внимание на нас обычно никто не обращает - занимаются и занимаются, мало ли чудаков на свете...

А сегодня вдруг подошли трое пацанов - старшему лет четырнадцать, остальные чуть младше. Стоят, смотрят. Старший, который вроде как вожак у них, тычет пальцем в гантелю:

- А эта сколько весит?

- Тринадцать килограмм, - говорим.

- Ух, ты! - искренне восхищается он, устремляет чистый взор в небо и будто что-то считает в уме, - Так, тринадцать на пять... Это сколько? Это же шестьдесят пять?

Мы не понимаем - количество подходов, что ли, он считает? Друзья его тоже не сразу сообразили:

- При чем здесь пять? Ты про что?

Вожачок выдерживает театральную паузу и с довольной улыбкой выдает:

- Пять рублей за килограмм. Если гантелю загнать на скупку, то шестьдесят пять рублей дадут!

Думаете, это ребята из неблагополучных семей? Как бы не так, это дети вполне здоровых родителей со средним уровнем достатка, благоустроенным бытом, но с абсолютным отсутствием хоть каких-то моральных ориентиров. Это целое поколение, растущее без Героев. Я намеренно пишу это слово с большой буквы, так как героев с маленькой хватает, начиная с дяди Игоря с соседней общаги, который, как напьется, так первый герой во дворе, и заканчивая разнообразными мутантами в формате три-дэ.

Осень 1987-го.
Досиживал я на высокой горе близ города Батуми и тихо ждал своего скорого дембеля.
Был у нас в роте Васька - неунывающий оптимист и всеобщий любимец. Даже когда ему цепная грузинская собака, находясь на охране мандаринов, оторвала пол-ляжки, Вася вместо того, чтобы просто отскочить на расстояние цепи, взвыть и выматериться - отскочил, взвыл, выматерился и одновременно заливаясь диким хохотом, простонал:
- Хорошая собачка, мадлобт, что не отгрызла мне наследство. Тебе все равно куда кусать, а я еще не женат...
Не любить Ваську - это тоже самое, что не любить хорошее настроение.
Но и у него случилось горе. Пришла из дома телеграмма: "Сынок, сегодня умер наш папа, если тебя не отпустят на похороны, не переживай там. Все сделаем как надо..."
Кинулся к командиру роты, тот позвонил вниз в бригаду, оттуда ответили, что машины в ближайшие два дня не будет, так что приносим свои соболезнования.
Гора - есть гора, без транспорта с нее не слезть, да и пешком никто не отпустит.
Первый раз мы увидели Ваську, внутри которого погасла лампочка...
Горе никого не красит. Отец долго болел, Вася, конечно готовился к такому исходу, но готов все же не был. Жаль что он не дембель, а всего только дед и значит толкаться ему здесь предстояло еще целых полгода.
Но самое изощренное паскудство судьбы было в том, что нашему Васе завтра исполнялось двадцать лет.
Юбиляр долго этого ждал, раздобыл кучу запрещенных припасов, но теперь просто сказал:
- Пацаны, не в обиду, я не буду завтра отмечать свой день рождения. Дам вам вина и чачи, выпейте без меня...а я, а я...
А он заплакал. Мы утешали его как могли, но получалось слабенько и плачущий Васька поплелся куда-то, подальше от людских глаз.
После долгой паузы кто - то предложил:
- Мужики, пусть дня рождения не будет и не надо, но давайте приготовим для именинника сюрприз, не знаю какой, нужно подумать, главное, чтобы он кайфанул.
Посыпались предложения и мы быстро скреативили идею - завтра вечером создать Васе обстановочку родного дома. Чтобы он в ней побыл один, не видя наших казарменных рож.

Мы начали ещё на объекте. 28-го, в половине четвертого. Уже к шести все бригады достигли совершенства.
Малярши были податливы как резиновые игрушки,
Начальник строительства упал в пролёт и ругался матом.
Мы - кровельщики обходили накрытые леса как на свадьбе и кричали "горько".
Где-то в углу пели про паровоз.
Когда песни стали тише, вздохи на этажах громче, тогда и возникла у нас мысль умотать на хату с тремя самыми красивыми гражданками из нашей конторы (бухгалтерами).
С этими дамами можно было поиграть в романтику иль как там ещё поиграть.
Короче я, Славка, Андрюха, Алевтина, Рая и Анна Наумовна посредством такси переместились в квартиру неженатого Андрюхи с комфортом и тортом. Про ликёры и прочее тоже не забыли.
И даже зачем-то купили три розы. По одной на женщину, хотя я б Алевтине и одной не дал бы, но законы равноправия...
Как обычно в последние годы снега на улицах не было, только иней по утрам и грязь в час пик. Но на хате нам этот снег нахуй был не нужен. А всё потому, что мы получили хорошие деньги и могли позволить себе как бы чуть больше чем литр на троих за гаражами у центрального рынка. Ну, я уже говорил про розы.

Сидя в уютной келье Андрюхи за полированным столом из 70-х, мы умеренно пошлили, наливали малыми дозами ликёр в рюмочки с историческими гранями, и я перебирал струнки неизбалованной гитарки.
Хотелось петь романсы как в гусарском собрании, но выходили только Алсу, Любэ, Шатунов и частушки.
Впрочем, наши "дульсинеи" были в восторге от нежной музыки, джентльменского обращения и ароматных апельсинов в узорном блюде.
Блядь, это реально в кайф сидеть не на коробках от унитазов а на резных стульчиках и светски общаться на фоне аквариума с рыбками.
Дамы млели, особенно Анна Наумовна. Они курили длинные сигареты как во французских кафе и высоко задирали подбородки, гламурно изгибая шеи. И где только научились?

Нинка требовала разнообразия в сексе. Леха посылал ее на хуй уже в четвертый раз. Нинка сходила только дважды. Теперь она взбунтовалась и сказала, что ей надоело ебаться в колено-локтевой позе и в качестве разнообразия изображать из себя стюардессу теряющего высоту самолета. Тем более прыжки с драной наволочкой вместо парашюта и попыткой приземлиться точно на Лехин хуй уже три раза заканчивались отбитой жопой и пять раз пиздюлиной от Лехи за отдавленное хозяйство.

- Пойдем в секс-шоп, Лешенька - ворковала она ему на ухо - Там посмотрим какую нибудь прибамбасину. Тебе понравится. Вон Ленка с Витьком недавно такие классные штучки купили. Она рассказывала, что когда ими по пизде проводишь, то кончаешь, не успев вздохнуть от наслаждения.

Леха, встретивший недавно утром Ленку, спешащую в поликлинику какой-то странной походкой в раскорячку, ухмыльнулся. Тетя Надя, его соседка, работающая санитаркой, рассказывала, как из промежности Ленки извлекали сложную конструкцию китайского производителя, а потом долго ржали всем отделением над трансформером, похожим на головоломку из далеких девяностых. Витек тоже отличился. Он появился в той же больнице через два дня, с окольцованным хуем, словно полярная сова, выпущенная на волю добрым орнитологом. Кольцо смогли снять только после вмешательства слесаря больницы. У него не было предрассудков насчет стерильности и прочей ерунды, поэтому он просто перекусил секс-девайс кусачками, попутно отхватив кусок кожи с Витиного хуя. Витек орал и посылал проклятия на родную медицину, как магистр тамплиеров горевший на костре, но через пару часов, когда кровь остановилась и хозяйство стало снова эластичным и способным к мочеиспусканию, понял что погорячился. Рассказывать все это Нинке Леха не стал, потому что понимал - ей если что в голову втемяшится, не выбьешь и осадным тараном, которым брали британские города древние викинги.

- Хорошо, Малыш! Пойдем, конечно. Только ты же знаешь, что там все очень дорого, так что не вздумай потом меня заебывать почему я не везу тебя на море или колечком по распродаже.

В Нинкиных глазах читалась борьба. Боролась страсть и страсть к подаркам. Победила первая.

Плиток не хватило на даче. Бетонных 40х40 см. Двух штук. А тут жена кстати заехала на автомобиле к отпускному мужу.
- Не будет ли любезен многоуважаемый джин, в смысле, фея?
- А поехали!
Мы в этом месте много всяких плиток покупали. Чо почем знаем. Квадратный метр такой плитки стоит 450 рублей. Сложным математическим подсчетом с округлением в проспекте данной фирмы установлено, что в квадратном метре шесть штук. Думаете, ныть буду по поводу округления? Не-а. Устраивает.
Выхожу из машины возле бытовки-сарайчика-столовой-магазина.
- Эй, - говорю, - люди! Есть кто живой и торгующий?
- Есть, отвечают. Такой бородато-небритый и загорелый до черноты мужичок лет шестидесяти, - чего изволит господин?
- А господин изволит две штуки красной плитки сорок на сорок.
- Две квадратных метра? - переспрашивает с надеждой.
- Нет, два плитка всего, - дразнюсь. - Сколько стоит? - спрашиваю уже для уточнения. Я еще в машине 450 на три в уме разделил, стописят рублей получилось и в отдельный карман осчиталось.
- Скока стоит, щаз в проспекте посмотрим! - Смотрит проспект. Шевелит губами шепчет про себя: шесть штук в квадрате, это выходит... Нифига у него не выходит. Зовет на помощь еще одного, похожего, только рубашка другого цвета. Спрашивает: Сколько стоит два красный плитка?
- А ты в проспекте смотрел?
- Смотрел. Шесть штук стоят четыреста пятьдесят рублей. А две штуки сколько стоит?
- Ты еще посмотри, может там написано?
Склоняются над проспектом, водят пальцами. Меня начинает медленно трясти. Я б подсказал, но зубы свело от смеха. Не находят ничего нового в бумажке. К ним подходят еще двое. Как первые, только без рубашек и загорелые до черноты. Обсуждают проблему. пробуют хором поделить 450 на шесть. О том, что полученное потом надо умножать на два они еще не догадываются. Каждый предлагает свой вариант. Спорят, где еще можно посмотреть сколько стоят две плитки. Или позвонить куда. Звонят, чего-то спрашивают.

В душном и тесном офисе банка очередь за кредитами.

Нагламуренная девица с обкрошившимся лаком на длинных ногтях смотрит на заявление и со злобой швыряет его клиенту:

-- Вы опять не туда написали! Сколько раз можно повторять: пишите, где галочки!..

Клиент - мужик лет сорока пяти, в потертых брюках, стоптанных сандалиях и майке-сетке, сквозь которую различимы синие наколки, разбросанные по поджарому, коричневому телу. От него разит не то спиртом, не то каким-то допотопным одеколоном, а может быть и тем, и другим. Трясущимися пальцами он с огромным трудом выводит на новом бланке свою фамилию, смахивая рукой пот с блестящего лба. Одна капля все ж таки срывается и падает прямо на только что поставленную подпись, растекается серым пятном по белоснежной бумаге. Мужик, едва не выматерившись вслух, трет кляксу большим пальцем, окончательно размазывая так тяжело давшуюся ему подпись.

Девица закатывает страдальческие глаза в потолок и обращается то ли к небу, то ли к сидящей за соседним столом коллеге:

-- Нет, ну этот день когда-нибудь закончится? Марина, вставь бумагу в принтер, я еще заявление пущу, -- потом поворачивается к мужику и говорит нарочито громко, как говорят обычно детям или тугодумам,

-- Мужчина! Если вы и это заявление испортите, я с вами работать откажусь!

А мужчина и рад бы уйти, да заодно послать девицу к такой-то матери, но не может, потому что за спиной на стульчике у стены сидит его родная жена и сверлит глазами вспотевший бритый затылок, будто символизируя собой знаменитый приказ ?227 "Ни шагу назад".

По пути в институт Абдулмеджид Побрейзаде понял, что кушать шаурму на родине и в Москве это не одно и то же. Будущий поэт ошибочно считал шаурмой свежие ломти баранины переложенные одуряюще пахнущей зеленью, сыром и ломтиками помидора, пересыпанные специями и завёрнутые в свежую душистую лепёшку. Но армянин у метро продал Абдулмеджиду вонючий пирожок и ещё утверждал, собака, что начинка с утра блеяла.
Абдулмеджид был уверен, что если с утра начинка и издавала звуки, то уж никак не благородным бараньим голосом.

И зачем он решил перекусить перед последним, самым главным вступительным экзаменом - "Творческое собеседование"? Абдулмеджид уже очень, очень жалел. Дурак, какой дурак!! - корил себя Абдулмеджид, круговыми движениями поглаживая себя по животу.
Какой шайтан придумал дебильное "завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу"? Желудок абитуриента явно был не согласен и считал, что врагу следовало отдать именно завтрак.

Начинка загадочного блюда теперь настоятельно подавала голос изнутри Абдулмеджида и, как курортница у которой кончились деньги, слала нервные телеграммы.
Сейчас, сейчас, - уговаривал Побрейзаде свои внутренности, - ещё чуть-чуть...Он попеременно стискивал то зубы, то сфинктер. На секунду ему даже показалось, что желудок смирился с незванным гостем...но это оказался тактический ход, после котрого враг бросился в кавалерийскую атаку.

Показалось величественное здание лит. института. Автобус распахнул двери и Абдулмеджид, сдерживая нет не души, но всё равно прекрасные порывы, потянулся ко входу. Он представлял как сейчас оправится, а потом зайдёт на экзамен и поразит всех и своим знанием русской литературуы, и своими творческими пробами пера, да и вообще своим природным обаянием.

Но...Мадам Судьба капризная сука и планам Побрейзаде не суждено было воплотиться в жизнь в задуамнном хронологическом порядке.
С крепко сжатыми губами Абдулмеджид вошёл в прохладный вестибюль. Мимо сновали красивые взволнованные девочки абитуриентки, но Абдулмеджиду было не до мелочей.
Передвигаясь крабиком, бочком-бочком, Побрейзаде достиг вожделенной двери уборной на первом этаже.

Практическе каждый день, по дороге на работу дефилирую мимо какой-то торжественной церкви с крестаме, маковками и прочими колокольными дивайсами и блэкджеком. Не ебу как она называется, может какого-нибудь Страстотерпца Пантелеймона и Мученика Зосимы,а может быть Преподобных Матрены и Савватия, хуй знает. Но сооружение, безусловно каноническое и распиздец патриархально-радостное.
Так вот, каждый день вижу там каких-то светлоочих прихожан. В основном тетки разной степени потрепанности, ушедшие нафсигда из большого секса, отчего траур в их глазах какбэ детектед.
Реже встречаются мужчины с ярко выраженным пост-запойным состоянием еблета. Но реже.
Все эти люди, какбэ больны ПГМ, что в моем случае вроде как безобидно, ибо имею стойкий иммунитет не только к благолепию христову, но и к другим сектам различного происхождения и сути. Да и хуле мне? Пусть они хоть дырки на лбу пробьют в неистовом знамении трехперстном, по хую.
Но сегодня ко мне подошла одна невеста христова. Сама подошла, я аж сцыканул в штаны от неожиданности.
-Доброе утро-говорит
-Здрасьте-отвечаю.
-Вы, молодой человек, не хотите ли благословение от батюшки Иссидора лично получить? Он сегодня у нас в храме служит.
-Неа-говорю-Не хочю. Мне какбэ оно и не надо, да и на батюшку вашего насрать чота.
-Как это?- искренне удивляется тетя- Что вы такое говорит? Это жа батюшка Иссидор!
-А он кто?-спрашиваю типа искренне.
-Ну, вы видимо не в курсе. Это очень уважаемый батюшка, его лично патриарх благословил.

Ночью перед подъездом на асфальте появилась надпись "Зайка, я люблю тебя!". Белой эмалевой краской поверх небрежности трудов дворника. Все шестьдесят женщин подъезда зайкового возраста (от десяти до 60 лет) в это утро выглядели загадочнее черных дыр космоса. По лицу каждой читалась абсолютная уверенность, что послание адресовано именно ей.
- Как это трогательно. - умилилась одна из женщин. - Настоящий мужчина и романтик растет. Я-то думала так сейчас не ухаживают.
- И не говорите. - подхватила другая. - И только одна единственная знает, что это написано только для нее.
- Уж она-то точно знает! - залилась румянцем первая. - Но не расскажет никому.
- Эт моей Машке писали. - заметил мельком отец одной из гипотетических заек.
- Ну, ну. Ошибок-то нет! - возразили женщины. - Запятая где положена и "тебя" через Е, а не через И.

- Ну так и почерк ровный. - возразил уязвленный отец. - Не слепой человек, видимо писал. Так что и не вам, вероятно.
Так, слово за слово, разгорелся конфликт полов, поколений и социальных слоев. С мордобоем, матом и разорванными бусиками. Приехавший наряд милиции полюбовался с полчаса на побоище заек подъезда и только потом разнял всех.
С утра надпись изменилась. Кто-то уточнил данные и теперь надпись была более конкретной "Зайка с 6-го этажа, я люблю тебя". Зайки с остальных этажей почувствовали до крайности оскорбленными в лучших чувствах.
- Это ж надо такой сволочью быть. - сообщила экс-зайка лет сорока с пятого этажа. - Разрисовывать-то - оно ума много не надо. Подарил бы цветов что ли.
- И не говорите. - поддержала еще одна развенчанная, с расцарапанным еще вчера во имя романтики, лицом. - Взял бы, да разметку нанес вместо этих каракулей. Раз уж краски много.
Зайки с шестого этажа свысока поглядывали на всех и мечтательно смотрели вглубь себя. Эту мечтательную задумчивость не оценил муж одной из заек. Он хотел было попенять супруге на недостойное поведение, но увлекся и попинал бедную женщину к вящему удовольствию всех остальных заек подъезда.

Одна женщина очень хотела высокой, чистой и настоящей любви.
Бессонная ночь, мокрая от слёз подушка. Одинокая женщина вся в слезах стоит на коленях в углу перед образами и исступлённо молится:
- Господи, пошли мне Любовь, настоящую, а то уже совсем мочи нет одной маяться. Отдам за любовь всё что ни попросишь.
Тут разверзаются небеса, типа, открывается в потолке люк и оттуда слышится голос:
- Я услышал твою молитву, дочь моя. Я пошлю тебе любовь.
Молящаяся громко стукается лбом об пол.
- Спасибо, Господи.
Голос сверху продолжает.
- Но ты сказала, что отдашь за любовь всё что угодно. Верно ли это, дочь моя?
- Да, Господи.
- Готова ли ты отдать свою ногу?
- ????
- Ты попадёшь в автокатастрофу, тебе отрежут ногу. Но в больнице ты повстречаешься с мужчиной, и вы полюбите друг друга. Искренне и навсегда.
- А я буду без ноги?
- Да, дочь моя. Он будет любить тебя именно такую, вы проживёте долго и счастливо.
- А можно я всё-таки останусь с ногой?

- Сына, иди-ка на улицу! - прямо в сапогах заскочив с улицы в горницу, где за столом делал уроки пятиклассник Антоха, сердито позвал его отец.
- А че надо? - буркнул Антоха, не отрываясь от тетрадки - задачка по математике шла сегодня очень трудно, а помочь ему в доме было некому, и мать, и отец Антохи закончили всего по три-четыре класса ("Такое время было, сынок - вздыхала мама. - А ты учись, учись. Может, агрономом или зоотехником станешь").
- Через плечо! - гаркнул злой с похмелья батя. - Пошли, говорю! Борьку своего нам из сарая позовешь! Не идет, зараза!
Батя выматерился и выскочил из дома, хлопнув дверью.
- Иди, сынок, иди, помоги папке-то, - перестав греметь посудой, из кухни выглянула мама с озабоченным лицом.
- А зачем им Борька? - с подозрением спросил Антоха.
- Ну, зачем, зачем, - уклончиво вздохнула мама, откидывая за ухо выпавшую прядь поседевших волос. - Что ты как ребенок, ей-Богу? Сам же все знаешь. Пришло Борькино-то время.
У Антохи заныло под ложечкой. Конечно, он был не маленький, и прекрасно знал и видел, что батя время от времени делает с той живностью, которая блеет, мычит, хрюкает, квохтает и гогочет в разномастных клуньках, сараях, денниках, налепленных друг к дружке в разных уголках их большого сельского подворья.
Семья Панкиных, к которой имел честь принадлежать и Антоха, считалась в Моисеевке одной из хозяйственных. Батя Антохи хоть и попивал, но дело свое знал. В сарае у них всегда переминалась с ноги на ногу и грустно вздыхала корова и один-другой теленок; в свинарнике похрюкивали штук с пяток подрастающих к закланию поросят; по двору шлялись несколько меланхоличных овечек и пара коз с бесовскими желтыми глазами; собравшись в тесную компашку, деловито клевали высыпанный прямо на землю корм куры; боком, чертя по земле распущенным крылом, ходил злобный индюк, болтая свисающей с носа красной кожаной "соплей" и высматривая, кого бы клюнуть; скандально гоготали крупные бело-серые гуси.
Батя, когда мама просила его об этом, ловко выхватывал любую пернатую тварь за шею, шел к специальной колоде и в секунду оттяпывал на ней птице голову топором и отбрасывал ее, еще хлопающую крыльями, в сторону. И как ни в чем не бывало, шел заниматься другими делами, потому что дальше была уже мамина забота - ошпарить перепачканную кровью тушку птицы и ощипать ее.
С овцами отец тоже разделывался на раз. Поймав за заднюю ногу несмело брыкающуюся ярку, он, попыхивая торчащей из уголка жесткого сухого рта папироской, волок ее под специально сооруженный навес у дровяника. Собрав в кучку все четыре ноги овцы, он связывал их бечевкой, потом, потом брал в правую руку острый нож, и... И через пять минут уже освежевывал подвешенную за задние ноги тушу.

Когда Виталику было десять, папа однажды принес ему большую, богато раскрашенную книжку. На обложке был изображен парень в лихо заломленной зеленой шапке, в руках у парня был натянутый лук. Книжка называлась "Робин Гуд". Парень был грабителем, Виталик сразу проникся к нему расположением.

Затаив дыхание, листал он страницы, душа его волновалась. Какой мальчишка не мечтал немножко пограбить богачей на лесной тропинке, а потом не раздать немножко награбленного беднякам?.. Ах, если б только Виталик родился на 800 лет раньше!.. Он пришел бы в Шервудский лес, в своей лучшей футболке, буденовке и сандалиях, с самодельным луком и рогаткой, не знающей промаха, и попросился бы в шайку Робин Гуда!..

Но годы бегут, как стайка напуганных леммингов, и неумолимое время берет свое. И добро бы, если бы оно брало только свое, но ведь оно без зазрения совести прихватывало и Виталиково! Время цинично лишило Виталика трогательной детской веры в Деда Мороза, время забрало у него широкую белозубую улыбку, льняные волосенки и курносый нос, которые делали Виталика таким очаровашкой в десять лет. В качестве компенсации время оставило Виталику щербатую усмешку с дыркой на месте левого клыка и двумя железными зубами справа, сломанный в двух местах шнобель, рыжеватый бобрик на голове и такой же масти двухдневную щетину. Легко догадаться, что Виталик не был вполне удовлетворен таким обменом.

И лишь одной детской мечты время не смогло у Виталика отобрать. То была мечта грабить богатых и раздавать награбленное бедным.

Увы, в наши лишенные романтики времена лук и стрелы стали совершенно непригодны для этой цели, да и засады на лесных дорогах не приносят сокровищ более ценных, чем корзина маслят, отнятая у грибника. Виталик обзавелся небольшим, но практичным слесарным набором, связкой отмычек и стеклорезом. В среде приятелей, составлявших круг его общения, Виталика называли "Сохатый". Виталик не помнил, чтобы разбойники в книжке пользовались подобными обидными прозвищами, но чего вы хотите в наш стервозный век?..

Зато с определением круга бедняков, подлежащих облагодетельствованию за счет ограбленных рыцарей, Виталик не испытывал ни малейших затруднений. В этот круг он включал одного только себя, и это в значительной степени упрощало задачу. Виталику оставалось только определить, кого именно грабить.

Вот и закрыл я первый в своей жизни больничный. Блядь, за 42 года ни-ни. И больше на хуй надо.
Короче, в последний раз, терапевт сказала мне приехать в субботу и закрыть этот сраный больничный. Я еще удивился, думаю, чо за трудовые подвиги людей в белых халатах, приходить в субботу всяким мудакам больничные закрывать. Но теравпевт, женщина по внешнему виду, нелегкой судьбы и базедовой болезни, меня успокоила, говорит, не сцыте, Александр, я тут в субботу ясен хуй вовсе даже и не буду, но дежурный эскулап вполне себе может закорючку свою на листке нетрудоспособности поставить, только с утра приходите, а то потом в окошке с печатями хуй кто будет.
Ну, я поблагодарил медработника, суббота так суббота, думаю, один хуй в Москве остаюсь на выходные, заскочу к добрым айболитам, чо уж там.
В субботу заскакиваю. Принимает меня другая тетя, но вероятно тоже судьбы непростой и со сложным недугом в немолодом организме.
-Здрасьте-говорю- Клавдия Ивановна. Это я, типа, выебнулся так, имя и отчество на дверях подстмотрел.
-Здрасьте-отвечает- С чем пожаловали, молодой вы этакий человек?
А у самой взгляд такой недобрый, мол, из-за таких мудаков как вы, молодой человек, я старая женщина с подагрой и внуком-наркоманом, должна по шаббатам работать вместо того, чтобы на даче огурцы полоть кверху жопой.
-Вот- говорю- У меня больничный.
-Это заебись, что у вас больничный, а мне-то чо за печаль? На ебало себе наклеить прикажете?
-Ну, что же вы, на ебало клеить его не надо. А вот закрыть бы его, если не трудно.
-Трудно-отвечает-Очень трудно. С хуя ли я по субботам больничные закрывать буду?
-Да просто все- говорю-Мне ваша коллега Ольга Алексеевна так и сказала, приходи в субботу, все тебе будет. Вот, и дата посещения в книжке написана.
-Точно- кивает-Написана дата. Только Ольга Алексеевна ебанутая на всю голову афца. Где я в субботу главврача возьму чтобы талон подписать на закрытие вашего ебаного больничного?
-Не ебу- говорю- Мне сказали, я пришел, так как я дисциплинированный больной и вся хуйня.

В ее формах было столько обещания, столько лукавой игры. Цвет ее описать было сложно - что-то похожее на то, что бывает, когда смотришь сквозь закрытые веки в яркое безоблачное небо. Странный цвет, он давал лепесткам и элегантность темного, и энергию красного. Просто цветок, стоявший в пустой советской молочной бутылке на деревянном, со следами лет на нем, подоконнике. Я подумал, что, наверное, лучшего подарка Марине мне не найти. Я смотрел на цветок и вспоминал Марину. Стоило мыслям переключиться на Марину и глаза мои тут же возвращались к цветку. Оно. Определенно.

- Девушке ведь дарить будете?

Не вздрогнул, хотя был близок к этому.
- Да.
- Это хорошо. Я так и хотел, когда рисовал.

Говоривший кивнул своим мыслям и отошел. Я присмотрелся к нему - небрит, взлохмачен, запах перегара. Если бы на нем был растянутый свитер и мешковатые джинсы, то он вполне походил бы на среднестатистического программиста, родившегося в СССР и начавшего карьеру с вычислительных центров с машинами-гробами, однако одет он был по другому.

Художник отошел от меня, присел возле столика, стоявшего в углу. Я уже решил было снова вернуться к картине, как в помещении художественного салона, где я выбирал картину, появилось новое действующее лицо. Улыбающийся здоровяк, приветливо кивнувший мне от входа. Он быстро, с кошачьей грацией подошел к столику.

- Ну вот, Максим, держи. На выбор. Что душа пожелает.

Здоровяк ловко выудил из рюкзака бутылку боржоми, литровую банку с белесой жидкостью и бутылку кефира. Все это он поставил перед художником картины, которую я твердо решил купить. Было очень интересно, я бы сказал, любопытно, чем же решится поправлять здоровье Максим, но я тактично отвернулся.

В пятнадцать лет я неожиданно стал очень взрослым. Знаете ли, к каждому в свое время приходит осознание того, что вот, ты был себе маленьким говнистым пиздюком, мог позволить себе разве что обосраться в штаны без особого последующего порицания окружающих, мог играть во всякую хуйню, жрать манку, капризничать, и запереть ебучего кота Рыжика в письменном столе оставив его там орать кошачьим козлетоном в то время, как ты гоняешь по окрестностям на велике с катафотами. Одним словом, заниматься чем-то абсолютно глупым и незначительным, четко осознавая, что в мире есть вещи, которые тебе не дозволены.
К пятнадцати годам я созрел. Я понял, что я вырос и возмужал, и по хую, что документально мое взросление не запротоколировано, что паспорт я еще не получил, зато духовно готов принять то, что три кита основ взрослой жизни- пить, курить и ебацца- это как раз то, что мне надо.
Поразмыслив немного, я понял, что ебацца мне тупо не с кем. Нет, попытки в этом направлении, конечно же были, но ни к чему хорошему это не привело. Однажды Владик спиздил у родителей гондон. Натуральный такой, советский. Изделие номер два. Он достал его из внутреннего кармана куртки, будто из-под сердца, гондон в белой бумажной упаковке с нанесенными розовыми расплывчатыми буквами, лежал на его дрожащей ладони, и мы с Андрюхой Бешиком зачарованно смотрели на него, как на неведомое сокровище, символизирующее нечто таинственное и запретное, которое доступно только взрослым.
В этот же вечер мы пригласили в гости к Бешику двух телочек, по словам Владика, они были стопудовый вариант. Как бы мы лишились девственности с их помощью технически мы представляли только в теории, тем более их было двое, а нас, как видите, трое. Но стопудовый вариант оказался каким-то хуевым. Ну, или не совсем стопудовым, потому как та, которая Аня, тут же смекнула чего мы от них желаем, поржала немного и послав на дорожку нас в пизду, сыбала в ночь. В пизду мы, конечно же, были не против пойти, но та, которая Вика долго мялась, а потом заплакав, сообщила, что является еще совсем не дефлорированным лицом женского пола, и просила ее не ебать. Пришлось не ебать. На следующий день Бешику вломили охуенных пиздофф вернувшиеся с дачи предки, потому что в квартире почему-то перестало хватать золотой маминой цепочки и набора открыток "Привет тебе, Олимпиада!"

Юре Лягушкину не везло практически сразу после рождения. Во-первых, четырнадцателетняя мама оставила его, недоношенного и синюшного, на пороге дома малютки небольшого райцентра, тем самым решив проблему себе и накликав множество таковых на Юру . А во-вторых, эта дурацкая фамилия, что дал подкидышу нетрезвый завхоз, оценивший внешнюю неприглядность младенца... Ну, разве ждет в жизни хоть что-то хорошее человека с фамилией Лягушкин?
Словно подтверждая это, все в жизни Юры Лягушкина шло наперекосяк. Друзей у него не было, детдомовские авторитеты относились к нему неприязненно и с агрессией, а девочки и вовсе отказывались с ним общаться.
Тем ни менее, надо было как-то жить. Юра и жил как-нибудь.
Кое-как дотянув до совершеннолетия, Юра получил паспорт, аттестат записного троечника и комнату в общежитии.
Правда в общежитии Юра Лягушкин прожил всего три месяца, а потом здание закрыли в виду аварийности, выставив жильцов вместе с пожитками прямо на улицу.
Идти Юре было не куда, поэтому он стал бомжом. Самым обыкновенным, деклассированным элементом без прав, но и без обязанностей.

Целыми днями Юра попрошайничал возле вокзала, а по вечерам шел ночевать в подвал дома неподалеку.
Но вскоре с вокзала Юру тоже выгнали, причем не милиционеры, а такие же бомжи, как и он сам, которые были не рады появлению конкурента на курируемой территории.
И тогда Юре пришла в голову мысль уйти из этого городка. Сами посудите, какие у него тут могли быть перспективы, если его тут лишили даже возможности быть нищим?
Скитался он не долго, дня два, когда голодный и вымазанный с ног до головы придорожной грязью, Юра не набрел на не понятно откуда взявшийся посреди поля домик.
Домик был маленький, но очень милый. Прямо пряничный домик из сказки, которую читала в детском доме добрая няня Людмила Кузьминична.
-Эй- окликнул Юру невысокий крепыш с выбритой наголо головой, который колол дрова у крыльца домика- Ты кто? Что надо?
-Есть хочу, покормите меня пожалуйста- почти прошептал Юра.
Крепыш перестал колоть, подошел поближе и заинтересованно посмотрел на изможденного дорогой Лягушкина.