6 сентября 2011 года в 20:01
Однажды, после затяжного прыжка в алкогольную бездну, Светлов обнаружил в своей холостяцкой квартире резиновый детский мяч. Мячик в разноцветную полоску, размером с футбольный, лежал под кроватью, прямо под изголовьем. Лежал, сливаясь с пылью своими блеклыми, спрямленными в одну серую гамму красками. Светлов не сразу его увидел. А когда увидел, старенький резиновый мячик стал для него болезненным открытием. Эта вещь словно была доставлена из детства, словно выкатилась к нему, нашла его через запутанную систему потусторонних лазеек. Когда похмелье прошло и в буйной голове прояснилось, Светлов решил выкинуть мяч, но раздумал. Обычно по пьянке он терял вещи, а тут в виде исключения приобрел. *Пусть напоминает*, - подумал Светлов и ногой осторожно откатил игрушку в пятый угол.
Ночь с пятницы на субботу не читалась в памяти, как текст, на который пролили чернила. Ничего удивительного, таких ночей в его жизни уже набиралась колода. Мяч он мог прихватить на выставке рукоделья, отобрать у ребёнка в метро, просто найти на улице. Думать о своей страсти и одновременно неумении пить было Светлову очень неприятно. Вот ведь в чем тонкое отличие человека от вещи: вещь всегда абсолютно трезва и всё помнит, а человек - пьяная вещь, он легко забывает всё то, что ему неудобно и неприятно. Через некоторое время Светлов снова вернулся к той беспамятной ночи, в какую во всех клубах города проводили загадочный западный праздник Хэллоуин. В этот раз почти трезвый, он сидел в недорогом заведении *Макондо* и слушал певицу по имени Тэ. Бармен, женственный парень с крашеными волосами, наклонился к нему и доверительно сообщил:
- Это не я. Это хозяин тогда вызвал ментов.
Светлов рефлекторно кивнул и с легкостью вспомнил: да, в ту ночь его везли в полицейской машине. За тысячу рублей он доехал до дома, хотя ехать тут рядом, буквально три минуты. Стало быть, здесь, в *Макондо*, и завершился тогда его загул, вакханалия, его серийное падение. Ну да, это вполне логично. Под утробное отравленное мяуканье Тэ медленно развернулась яма той ночи, плотно забитая гнусным туманом, и в нем Светлов различил очертания человека. Тот был высокого роста, бородатый, с бледным шрамом на лбу. В дёрганной игре света шрам казался свежей открытой раной. Вроде бы, незнакомец хвалился своим приобретенным в Мексике костюмом скелета: нарисованные мраморной краской кости светились во тьме, трещали, щелкали и будто бы пахли жирной американской землей. Воспоминание было смазанным и случайным и держалось в голове только благодаря дополнительной подсветке от алкоголя. Просто внешность, без личности и без голоса, небрежный эскиз маскарадного костюма. На буром фоне неоштукатуренной стены сортира. Склянка с красивыми, живыми, музыкальными кристаллами. Свернутая в трубочку купюра. Вероятно, та самая, которой он потом откупился. Вот и всё, что он мог вспомнить. Однако вполне достаточно, чтобы почувствовать себя во враждебной среде. Фриком среди нормальных людей. Окончательно списанной, изолгавшейся личностью. Так вот, почему Тэ больше не отвечает на его вызовы. А он к ней так привязался! Даже сделал татуировку. Мерзавка, совсем не смотрит в его сторону, словно его больше нет. Светлов нарочито медленно прошел перед круглой платформой, на которой Маша, вполне здоровая и адекватная девушка, изображала умирающую от непомерной любви девочку-гота по имени Тэ. Это было смешно, и Светлов и впрямь рассмеялся - тяжело, сонно, как кислый иноземный студень. Но Маша Тэ невозмутимо тянула свою лямку. Не выходя из образа, она прицельно плюнула в Светлова, но не попала. Со стороны это выглядело смело, свежо. Певичке засвистели, зааплодировали. Светлов оглянулся, как человек, смешно ударившийся лбом. Дырявые чулки и короткая юбка девушки долго стояли перед глазами.
Хотелось бежать не откладывая. Но Светлов решил не давать себе послабления. Жестяным от стыда и пренебрежения голосом он справился у бармена, когда вокруг никого не было: