Время было летнее, час поздний, двор пустой. На тротуаре, под косым лучом разбитого фонаря, сидело прелестное дитя лет десяти в окровавленной розовой футболке и рыдало в голос. В то время мне вообще везло на подобные встречи. Подумалось, что домой я теперь попаду только ночью - сначала "скорую" вызывать, потом, может, и ментов, да еще объяснять безутешным родителям, что я тут не при чем.

Но в тот раз все оказалось, слава богу, проще. На коленях у девчонки лежала большая черная псина, и кровь была ее. Левый бок был нещадно располосован ножом, и под сандалией у девчонки уже натекла приличная лужа.

- Все мимо идут, говорят, брось ее, бродячая, все равно сдохнет, - прогнусила она сквозь сопли, - А я не могу-у-у-у, она дыши-и-и-ит!

Собственно, я была того же мнения, что и все прохожие. На первый взгляд собака была уже не жилец, почти не скулила, только хрипела.
Но совершенно случайно именно я знала, что в полукилометре от этого двора работала круглосуточная "ветеринарка". А возле мусорного бака, аккуратно сложенный, лежал большой кусок полиэтилена из-под чьего-то нового холодильника. То есть в наличии имелось - зареванное дитя, подыхающий зверь, средство переноски и "ветеринарка" в зоне доступности. Мизансцена прозрачно намекала, что против судьбы не попрешь.
Мы взвалили псину на наши импровизированные носилки и понесли. Она лежала смирно, закатив глаза и вывалив бледный язык. Уже на полпути я была уверена, что собакина душа отлетела, но девчонка позади меня так непримиримо хлюпала носом, вцепившись в свой край полиэтилена, что я трусила ей об этом сказать.

Случайно я узнал, что наши обручальные кольца (подарок тёщи) отлиты из золотых зубов покойной бабушки. Есть такие семьи где ничего зря не пропадает. Всё идёт в дело: луковая шелуха, использованные чайные пакетики, арбузные корки и зубы покойницы. Кольцо сразу стало как-то жать, и даже, кажется, пахнуть. Но снять его я не решился. Тем более, что и квартира, в которой мы жили, тоже когда-то принадлежала бабушке.

Сразу после свадьбы всё пошло наперекосяк. Ещё не были до конца доедены все салаты, а мы уже перебрасывались словом "развод" как мячиком.
Слово было трагическим и притягательным, но быстро поистёрлось и мы перешли к старым добрым оскорблениям. Я не мог поверить, что всё это происходит с нами, но за какой-то месяц вполне втянулся, и мог сказать глядя в глаза девушке, которую любил, "сука" или "тварь" и не покраснеть. Жена, впрочем, не отставала. Ночью мы мирились, но с утра начинали подмечать мелочи и копить их, словно боеприпасы. Однажды слова закончились и она кинулу в меня нож и угодила рукоятью в глаз. Я отвесил ей оплеуху. Мы попали в западню. Мы жили в панельном доме и соседи снизу, сверху и сбоку только тем и занимались, что грызли друг друга. Мы стали обычной семьёй.

В одно воскресное утро меня разбудил рёв мотора под окном. Я поднялся и выглянул на улицу. Но никакой машины под окном не было, а был пацан лет двенадцати, лопоухий и в резиновых сапогах разного цвета. Это он издавал такие звуки. Видимо, он застрял в луже и пытался выбраться из неё на форсаже. Левой рукой он крепко держал воображаемый руль, правой переключал воображаемую коробку передач, при этом меняя тональность рычания мотора. Проделывал он это мастерски. Наконец он посигналил и, разбрызгивая воду и грязь, выбрался из лужи. Он на секунду остановился, посмотрел в зеркало заднего вида и подал назад, крутанув руль. Затем, набирая скорость и безупречно сигналя, он скрылся за углом. "Класс" - прошептала за спиной жена. Так мы и познакомились с Мальчиком-Камазом.

Возле машины на стоянке стояли два смешных фашиста или нацианалиста, хуй их разбеешь, я в сортах говна не разбираюсь. Лет по восемнадцать, футболочки под имперский флаг, такие черно-желто-белые и дрыщи дрыщами. Блядь, я даже волноваться стал за скин-движуху, это ж с такими бойцами революции ни хуя не сделаешь. Ну какбэ накормить их не мешало бы, а то если я вдруг на них насцу случайно, то их обоих струей унесет по течению в Москву-реку, а там обогащенный плутоний и серная кислота.
Короче, пиздец какие смешные.
Стоят такие, мордочки прыщавые, ручки тоненькие, жопками на капот облокотились и беседуют полушепотом.
-Ну, ка - говорю- гитлерюгенд, сыбали на хуй от машины, охуели чтоли, дети геббельса?
Они подскочили, смотрят виновато, говорят:
-Извиняемся, мы ничего не сделали.
-Не хватало, чтобы еще сделали, я бы вас на свастике распял в позе бегущего египтянина- отвечаю, а потом дурака включаю- А чо это у вас футболки одинковые? Скауты чтоли?
-Нет- говорит тот, что повыше:- Это имперский флаг.
-Чозахуй такой?-интересуюсь.
Они интерес почувствовали:
-Это мы за Российскую Империю.
-Ага! Вон оно что! Прикольно, блядь. То есть Туркестан с Грузией назад воевать будете?
-Не, мы за русских. Россия- отвечает тот, что пониже- для русских.
-Слы- улыбаюсь- Если Россия для русских, то какая же это на хуй империя? Хуйня это в пределах Московского, Владимирского и Новгородского княжества, а не империя.
-Это почему?- удивляются.

У девочки Лёли мама красавица, папа психолог, дедушка физик, второй дедушка антисемит. Сами видите, приличная семья. Мать архитектор, рожала для себя. Это был лучший её проект, глазки синенькие, косички всякие. В холле роддома их ждала счастливая родня. Встречающие построились свиньёй, как крестоносцы. Папы, мамы, тёти и прочая пехота. Они выучили Бенджамина Спока. Они знали, как растить и воспитывать что угодно. Каждый имел в кармане неприкосновенный памперс, кипячёную соску, парцетамол и зелёнку для коленок. Они уже построили дом в лесу, где сплошной кислород и ребёнок сможет дышать, даже если рот занят котлетой. Сами понимаете, тендер на прогулку с младенцем мать выиграла не сразу. Её не считали слабоумной, но и не доверяли.

И вот, однажды, на семейном совете решили, пусть всё-таки погуляет. Как-никак, мать. Заслужила.
Для прогулки всё приготовили. Коляску смазали, сличили метеосводки. Девочку завернули в одеяла всякие, стянули шарфом. Коляску установили в сторону природы, чтоб ехать только прямо. Матери сказали катать ребёнка взад-вперёд, смахивая слёзы умиления. И вот они ходили, ходили.
И вдруг коляска опрокинулась, ребёнок выкатился в траву, как какой-нибудь арбуз.

Расхристанная мать прибегает с дитём на руках. Коляску бросила. Голосит, плачет:
- Ребёнок ударилась и теперь вырастет дурой! И что же я за мать такая, ехидна!
И глазами просит, чтоб её казнили каким-нибудь жестоким способом.
Оба деда, физик и антисемит, муж психолог, бабушки, тёти, прочая пехота, любой скажет, коляски сами не падают. Это всё чьи-то кривые руки надо оторвать. На виноватую посмотрели стальными глазами, но промолчали. Мужчины помчались смущать врачей невиданными взятками. Женщины напоили мать валерьянкой, уложили в постель. И вот лежит она под раскрытым окном. И слышит Голоса.
- Внимание, едет коляска. Наезжает на камень. Ребёнок выпал. Где, где его голова? Опять едет. Опрокидывается. Где голова?

Отдыхали с девчонками в кабаке, обмывали новый виток в моей жизни.
За соседним столиком уютно расположились два недоразумения мужеского полу, словно сошедшие со страниц журнала "Крокодил" образца 1969 года (у моего деда такие хранятся, я видела).
Одно недоразумение маленькое и тщедушное, ростом с сидячую собаку породы брюссельский грифон, с короткими сморщенными пальчиками на каких-то невероятно малюсеньких ручках, с тощими ножками, обутыми в ботинки 35-го размера, с облупившимся крючковатым носом и с россыпью гнойных прыщей на лице. Такой реальный мультяшный упырёныш.
Второе недоразумение, напротив, было пузато и краснощёко. Брюхо переваливалось через ремень его брюк, как опара из кадки, майка на груди и спине темнела мокрыми пятнами, а когда он поднимал руки вверх, чтоб отбросить в влажного лба прядь сальных, давно не мытых волос, и закинуть её назад, на блестящую от пота плешку, нашим взорам открывались лохматые взмокшие подмышки.
Недоразумения пили пиво, смотрели в окно и обсуждали проходивших мимо кабака девушек.
Девушки, конечно, были "не айс". Фигня, недостойная королей. Эта плоская, как доска; та, наоборот, сисястая, как корова. У третьей короткие ноги, у четвёртой огромный носяра, пятая жирная, как свинья, шестая тощая, как вобла.
Если девушка шла с молодым человеком, то непременно звучали комментарии из серии "Фу бля, как на такую можно позариться" и "Мне бы с такой было стыдно идти".
Периодически обсуждались какие-то общие знакомые, у которых тоже полно физических недостатков. Боже, с каким омерзением произносилось ими страшно слово "целлюлит"! Фраза дня: "Она разделась, а у неё целлюлит! Ну у меня и не встал, конечно".
Ну конечно, из-за целлюлита и не встал. Ясное дело. Хотя я, признаться, полагаю, что он просто полгода не мылся и банально приклеился к ноге, но женский целлюлит в этой жуткой ситуации наверняка является первопричиной.

*

Когда мне было лет пятнадцать или около того, я всё раздумывал как в двухтысячном мне будет двадцать восемь и я буду стариком. В этом году мне исполнится тридцать девять. А ещё через год, наверное сорок. Тогда, мне нравились плоские девушки со стройными фигурами и узким мальчишеским тазом, жаренное мясо и кокаин. Сейчас я люблю шпинат, свежий воздух и роскошную задницу моей жены. Но все эти метаморфозы мелки и ничего не значат по сравнению с тем как бесповоротно начинает трястись очко от ощущения ускользающего времени. Как душит его отчаянная нехватка, безжалостно крушит тело, парализует волю и не даёт ничего взамен, кроме непродолжительной отсрочки. Всем же жизнерадостно смотрящим в завтрашний день, я почему - то не верю и показываю свой инфантильный средний палец правой руки с аккуратно обгрызенным ногтём.

**

До того как я первый раз попал на заправку, я в принципе был почти нормальным человеком. Денег у меня категорически не было. Папаша, матушка и я жили в ночлежке при англиканской церкви в одном канадском городе. Нас там было человек сорок мужчин и столько же женщин. Мы были беженцами из Израиля и ожидали нашего первого чека с государственным пособием. Я как и все хотел сесть на шею федеральному правительству и получать положенные мне шестьсот сорок четыре доллара в месяц. И без жития в богадельне тут было не обойтись. Хотя, сказать по правде, там было не плохо. Самый центр. В парке кишмя кишевшем белками. Трёхразовое горячее питание, пинг - понг, шахматы и полная свобода. Первые несколько дней я гулял и сквозь толстые линзы очков рассматривал город. Он возвышался надо мной надгробиями небоскрёбов, скрипел трамваями и кричал разинутыми пастями светящихся витрин. Когда темнело я шёл на Чёрч и Квин и слонялся вечерами среди уличных проституток. Они скалились и махали проезжающим мимо автомобилям. Некоторые в ответ сигналили, какие - то останавливались, начинались короткие переговоры, хлопали двери, кто - то приезжал, кто - то уезжал. Жизнь кипела вовсю. Я бродил между их гладких ног, глазел на сиськи и едва прикрытые ягодицы, а потом глубоко за полночь возвращался в комнату на сорок человек и тихо вздрочнув под одеялом, засыпал.

Знакомые улетали в отпуск и оставили ключи от дачи. Ну, там шашлыка если захочется на природе, али грядки прополоть с овощами разными полезными. Да мало ли, для чего еще могут понадобиться ключи от чужой дачи?

В этот раз ключи понадобились именно для "прополоть". Поскольку все посеянно-посажено и необходимо периодически лелеять насаждения посредством выдирания незапланированных вредных травинок и окапывания кустиков.

Уезжая, они предупредили, дескать там скотина живет одна, иногда в гости приходит, вы уж его не обижайте. Покормите если чо. И на этой загадочной ноте отбыли на далекие Гавайи.
Я поначалу удивился столь странным отношениям с соседом. Если он скотина, то на кой мы должны его кормить? Хотя зная добрый нрав друзей, вполне мог допустить что они подкармливали кого то там. Времена, знаете ли такие. Может он и скотина, а человек хороший?

В общем нам, что полить-прополоть, что полить-прополить-скотину покормить, один фиг. Надо, значит покормим. Может он там типа сторожа?

В первый же вечер пришел скотина. После звонка на далекие Гавайи с уточнениями и описанием объекта, мы удостоверились, что скотина, тот самый. Точнее правильно сказать - Скотина. Потому, что "Скотина", это было его имя.

Рассказал один шахтер.

Случилось это в Кузбассе в 197**году. Еще молодым специалистом определили его в бригаду к пожилому прожженному шахтеру Митричу. Ничего особенного в его бригаде не было, кроме одного. Как-то во время смены, подрубили они крысиное гнездо. Крысу маму и всех крысенышей сразу поубивало, кроме одного. Митрич его выходил - кормил молоком из блюдца, когда тот по молодости прихварывал, растворял ему антибиотики в молоке.
После такой усиленной заботы на хорошем питании крысенок окреп, вырос и превратился в большего упитанного крыса по имени Ерёма. Ерёма прижился в бригаде, имел собственный паек, любил сало и свежий хлеб, и обедал по часам со всей бригадой.
Работали они на старой, еще довоенной, шахте, выбирая уголь почти у центра Земли. Однажды случилось во время смены ЧП - рванули пары метана, штольня почти на всем протяжении обвалилась, завалив проход метров на 200 вместе с шахтой подъемника. Нескольких горняков раздавило, как мух, остальные успели отскочить в глубь штольни.
Пришли в себя, стали подсчитывать шансы. Воздух просачивается, но из воды и запасов пищи на шесть человек только полфляги воды и три бутерброда, которые Митричу на обед положила жена. Спасателям для того, чтобы добраться до шахтеров понадобится не меньше месяца. В лучшем случае (не забывайте - 70-е годы, из всей спасательной техники - экскаватор и лопаты с отбойниками).
Все приуныли. Вдруг в темноте показались два крысиных глаза - Ерёма. Посветили на него фонариком - крыс лежит на спине и машет лапками в сторону завала. Потом перевернулся, пробежал немного, опять на спину и машет. И так раза три. Зовет, что ли, - предположил один из горняков.
Делать-то нечего - пошли за ним.

Жаль, что в России не бывает таких левантийских ленивых лавочек со всякой необходимой шнягой, от жвачки до гондонов и пива с лотерейными билетами, которую открывает в пять утра неторопливый хозяин с черными, как тель-авивская ночь глазами, наливает себе большую чашку турецкого кофе, закуривает "Тайм", и кричит через всю улицу вышедшему на балкон старику, страдающему бессонницей: "Эй, Шломо, что слышно?"
"Все в порядке",- отвечает Шломо: "Живем..."
Потом приходят первые посетители, живущие тут же,в квартале, все знакомы, все знают знакомых своих знакомых и их родственников. Они обсуждают здоровье тети Брахи, мамы Шмуэля, который женат на Ципи, той самой, отец которой, Эли возит товар в Хайфу, так, говорят, там у него десять лет назад был роман с одной "тайманией", внучкой раби Йосифа из Афулы.Потом говорят о политике, в основном немного и с уклоном вправо, потом про "Маккаби" и вообще про футбол, а потом уходят по делам.
Хозяин лавки поцелует по старой ближневосточной традиции первую заработанную сегодня купюру и опять закурит, сидя на белом пластиковом стуле у входа в лавку...
Жаль, что в России нет таких лавок.
Зато есть другие. Сейчас я уже привык к аскетичным магазинам "24 часа". Но шесть лет назад, когда я только приехал в Москву из плавнодвижущегося и неторопливого Израиля, они вызывали у меня массу эмоций и чувств. Теперь-то я понимаю, почему после полуночи наемные некрасивые тетеньки, работающие в этих торговых заведениях, баррикадируют вход, оставляя малюсенькую амбразуру, куда можно просунуть разве что хуй. Впрочем и эти амбразуры они тоже баррикадируют, оставляя лаконичную и короткую, как выстрел, надпись "Стучите!"

- Муж ты мне или не муж? - спросила Василина Петровна Симкина своего супруга, плюхнув на стол пакеты с покупками. Прямо перед самым его носом, поскольку Николай Львович мирно попивал в это время чаек на кухне, уткнувшись в газету.
- Ну, муж, - недовольно ответил муж, отпихивая пакеты подальше.
- А если муж, иди, наконец, и поговори по-мужски с этим козлом Балябиным.
- А чего мне с ним говорить? - искренне удивился Николай Львович. - Утром виделись, разговаривали уже.
- Да меня его собака постоянно облаивает! - заявила Василина Петровна. - Вот и сейчас иду из магазина, а Балябин выгуливает своего кабыздоха. Я ему сделала замечание, почему он ходит без совка и пакета, чтобы подбирать за своим шелудивым псом его "добро". А они меня облаяли.
- Оба? - снова удивился Николай Львович. - Выходит, крепко ты их обидела, раз даже Балябин залаял.
- Да ничего я такого им не говорила, а просто высказала законное требование о соблюдении гигиены во дворе, - возмущенно сказала Василина Петровна. - А они... А он... И уже не в первый раз. В общем, иди и разберись с ними. Или ты мне не муж?
Николай Петрович вздохнул и отложил газету.
- А что я ему скажу? - неуверенно спросил он, втыкая ноги в шлепанцы.
. - Что он ему скажет!? А то и скажи, что у вас, мужиков, принято. Ну, там, типа: "Еще раз гавкнешь на мою жену, зубов не досчитаешься!" И пусть мне больше во дворе со своим поганым барбосом не попадается! Ну, иди уже, иди! Мужик ты или не мужик? Постой. На-ка вот, возьми на всякий случай скалку.
- Да я его голыми руками!.. - пообещал Николай Львович и отправился во двор, на разборки со своим соседом Балябиным и его болонкой. Нашел их, прогуливающихся у соседнего подъезда.

Мой рабочий день строится так: С утра принимаю больных в амбулатории, потом быстренько перекусываю и еду на вызова. Сегодня поступил вызов из Репного, какая-то бабка там у них занеможила. В отношении Репного я уже учёный, первым делом спросил: А трактор навстречу вышлют?
Трактор в нашем деле первейший аппарат, может быть даже, важнее аппарата УЗИ. Потому что без УЗИ до поры можно обходиться, а вот без трактора, когда речь идёт о доставке врача в деревню вроде Репного, никак не обойтись. Дорога до деревни идёт по таким местам, где только "беларус" и проедет. Можно, конечно вертолётом, но о приколах санавиации я как нибудь другим постом...
Ладно, добрались до Танковой горки (тоже историческое место, но о ней позже) и остановились на берегу колоссальной лужи, через которую только вброд, а лучше вплавь. Сидим с водителем в "газели", курим, комаров щёлкаем. Через четверть часа выходит из лесу мужик с парой сапог под мышкой, здоровается.
- Вы, доктор, часом не к нам в Репное?
- К вам, - говорю. - А где трактор?
- Трактора не будет, за то я вам броды захватил, - отвечает мужик и разворачивает громадные болотные сапоги.
Делать нечего, снял халат (в лесу в нём только перед кабанами красоваться) одел броды, и пошлёпал вслед за мужиком вокруг лужи. Если б пошли напрямик, тогда точно пришлось бы вплавь, а это не вполне соответствует статусу российского врача.
Через полчаса добрались до Репного. Ничего деревенька, по улице куры бегают, ребятня играет. Они тут как сорняки растут и наверное, отродясь не слыхали, что есть такой грозный дядя, районный педиатр.
Мужик подвёл меня к хате, дальше я уж сам. Первым делом убедился, что собака на цепи. Дворовые собаки в нашем деле - главное зло. Хуже СЭС. Вот вам смешно, а я уже одних штанов лишился при посредстве дворового бобика. Зашёл, осмотрелся. В хате бедновато, но чисто. На полу выцветшие половички, в углу иконка под рушником темнеет.

В доме ?3 по Голещихинскому переулку пропала вода. Приехал экскаватор, выкопал во дворе яму двухметрового роста, искал трубы, но не нашел. Рабочие посмотрели в яму, огорчились, плюнули и решили завязать с археологией до утра.

Поздно вечером дядя Митя шел домой и упал в яму. Он не знал, что она есть во дворе, просто шел наугад и нашел ее. Правда, рабочие оставили ограждение в двух местах - с передней стороны ямы, и с задней, никто ведь не предполагал, что дядя Митя зайдет с флангов.

Оказавшись внизу, дядя Митя захотел выбраться на волю, в пампасы, но потерпел неудачу. Дядя Митя начал громко кричать то, что полагается кричать при падении в яму. Вы знаете все эти слова, я не буду их перечислять.

От звуков родной речи проснулись соседи, вышли на балконы, всем хотелось знать источник трансляции. Живое существо, попавшее в яму, всегда вызывает живейший интерес у своих собратьев. Всем любопытно, как оно будет оттуда выкарабкиваться. Если существо умеет еще и материться, от этого шоу только выигрывает.

Потом из дома вышел дядя Боря, протянул страдальцу руку помощи. Дядя Митя потянул его за эту руку и уронил вниз на себя. Оба стали кричать дуэтом, хотя и немного невпопад. Дядя Митя винил дядю Борю в неустойчивости. Дядя Боря тоже нашел какие-то аргументы, очень убедительные, в основном относившиеся к генетической ущербности дяди Мити. Потом они как-то нашли общий язык, один подсадил другого, и мало-помалу оба выбрались на поверхность планеты. Зрители на балконах, ожидавшие большего накала драмы, разошлись разочарованные.

В детстве кажется, что у вас много-много друзей. Это потому, что никто никому не должен. Это потом мы начинаем выбирать друзей по интересу и, типа, по статусу. Это потом мы будет бить по еблу вчерашнему корешу за баб, бабло и беспонтовый пиздеж по пьяни. Ну, если и не бить, то уж обижаться и всячески выебывацца.
В детстве все иначе. В детстве бабы и бабло как-то по хую, а водку еще не наливают в силу пиздюковатости.
Но самым моим лучшим другом был Андрей Колосей. Такое вот рифмованное имя. Самое интересное, что мы были абсолютно из разностатусных семей. Я из семьи местной говнобогемы, папа, решающий вопросы по телефону и в бане, мама, уже в Советские времена, когда лучшие дамы нашей Пиздоклюевки убложали кавалеров запахом "Ландыша Серебристого", пользовалась Диором. Я, получающий пизды от строгого родителя за то, на что не обращали внимания пролетарские соседи, то бишь за перманентные тройки в дневнике и фингалы на морде.
Слово "не камильфо" мне пришлось узнать немного раньше своих ровесников, кстати, многие до сих пор его не знают. Слово "мезольянс" я тоже узнал рано, и будь моим отцом не мой семитский папа, а водитель автобуса Федор, я наверняка бы рискнул и женился на своей первой любови Кате. Но с моими предками это было невозможно. В глазах моего папы, моей будущей супругой должна стать "девочка из хорошей семьи". Что это такое я не знал, я таких не видел и готовился стать бобылем.
Меня неизменно тянуло к низу. Я, наверное, первопроходец дауншифтинга. Я гонял с пацанами с района на разборки с вражескими кварталами, я умел плевать через зубы и старался ускользнуть из дома в настоящей телогрейке, повесив в шкаф модную тогда "Аляску". Но телогрейка это было не модно, это было статусно в среде малолетних бандитов. Я таки докатился до детской комнаты милиции, и если бы не тот самый папа, то, наверняка, закончил бы хуже, чем вы думаете.
Так вот, Андрей был сыном матери-одиночки. Тетя Клава растила его одна. Работала она на текстильной фабрике имени Ленина, каким-то там контролером, у них была однокомнатная квартира рядом со школой, где мы с Андреем учились. Она очень вкусна пекла оладьи, по деревенскому рецепту, с яблоками.

Было это в самый миллениум, призвался я в декабре (скажу сразу, сам в военкомат пришел как ДР отгулял) и через два месяца поехал на свои первые учения. Задумка командования состояла в том что несколько отделений от трех взводов мотострелкового бата - медиков, АГС, связистов, заранее выезжает на место будущего расположения лагеря и обустраивается, а позже приезжает весь полк. Оружейка из контейнера и двух рядов ограды с колючкой, собственно палатки для л/с и благоустройства различные вроде тротуаров из жердей, заборчиков и даже осветительных фонарей из опилок с солярой в консервных банках.
День выезда. Грузимся 18 человек в тентованный Урал со всем хозяйством - палатками, инструментом, оружием и ящиками со жратвой. В кабине кроме водилы, прапор и летеха. Выезжаем.До полигона около 60 км по трассе и сколько то еще в сторону. Середина февраля, мороз трескучий. На ДВ зимой иначе не бывает. И что вы думаете, таки за час-два проехали эти 60 с гаком км? Нет! Мы объехали все точки где самогоном банчат выменивая его на тушняк и прочие консервированные ништяки. То есть не мы все, а прапор с летехой. Мы-то балластом в кузове тряслись. Поначалу некоторые пытались возбухтеть, но попытки жестко пресекались пассажирами из кабины, да и дембеля свой хлеб отрабатывали..Те кстати в этот рейс по моему отправились в полном составе, побухать да от начальства подальше. В общем на этот путь у нас уходит времени с обеда до полночи. Ближе к вечеру остатки сгущенки и тушенки ушли в кабину, для пущей сохранности, не иначе, а на обмен пошли крупы - в крепком хозяйстве все сгодиться. Ту же животину кормить.
Доехали наконец. Конечная остановка была почему-то тупо в поле. "К маши-и-не.." В колонну по трое(!) строимся и бежим обратно по своим следам. Куда? Искать то место на которое мы должны были приехать. Я как номер расчета АГС бегу с телом гранатомета, АК и в прочими обязательными для (мото)пехотинца аксессуарами. За попытку втолковать командирам что строй в две колонны будет правильнее кто-то получил в зубы. Темнота, матюги, и скрежет зубовный. Собачий холод, снега по яйца. Бойцов из колонны посередке сменять приходиться поминутно и все равно некоторых чуть не нести приходиться. А самым тяжелым была не нагрузка а полнейший идиотизм происходящего. Километров через пять заметили огни. Как оказалось учебка. Кто-то из наших слонов умудрился там за ночь просрать ремни и подпоясывались потом весь полигон брючными.

Вчера, как и каждый год в День Победы, отправились с сыном бродить по городу в поисках виновников торжества.
Несмотря на азербайджанца - торговца цветами, настроение у нас шикарное.
(Я попросил 50 гвоздик, торговец спросил:
- Вам красиво упаковать?
- Не нужно - говорю - мы будем по одной раздавать ветеранам на улицах.
Он отсчитал цветки, я присмотрелся и вижу: одни пожухли, другие на скотче держатся, третьи короткие...
Спрашиваю его:
- Что за хрень!?
Торговец, заговорщицки понизив голос:
- Брат, какая тебе разница? Ты же все равно раздашь их туда сюда...
Потом конечно заменил).

Бродим и с удовольствием чувствуем, что и в этом году, хоть медленно, но все же тает наш букет... Живы еще бравые парни и девчонки!

Идем по Кутузовскому, уже почти все гвоздики розданы, встреченные ветераны поздравлены, смотрим - на нас надвигается необычная троица: два стареньких полковника с палочками - летчики, вся грудь в тяжелых, сверкающих бронежилетах орденов и медалей. Но поразил меня их третий. Роста небольшого, поджарый, спортивный, молодой черт возьми! По лицу конечно видно, что и ему далеко за восемьдесят, но шевелюра на голове и походка молодая не старческая... Как будто - это фантомас надел маску ветерана...
Среди друзей он резко выделялся костюмом. Представьте себе: дорогущий черный костюм, блестящие итальянские туфли и воротник белой рубашки лежит поверх пиджака. Одним словом - Аль Пачино... Сразу видно, что дед этот всегда был франтом и любимцем прекрасных дам. Идет, руки в карманах и скорость его сдерживают только шаркающие шажочки его боевых друзей...

Я шел неспешным шагом по пыльной проселочной дороге. Весеннее солнце припекало уже вполне по-летнему, что сказывалось на моем внешнем виде - ворот расстегнут, руки в карманах, как какой то уличный босяк. Давно я тут не был, местность прямо таки не узнать, сколько лет прошло - ужас. Хотя с другой стороны, если приглядеться, то некоторые детали вполне узнаваемы. Вот знакомый пригорок, полянка вон, что справа от дороги - как была, так и осталась, сосна опять же - была сосна, как сейчас помню. А вон та самая развилка дороги, куда я собственно и иду.

Подходя ближе к цели своего визита, я увидел человека, фигура которого показалась мне до боли знакомой. Он, услышав мои шаги, обернулся.
- Витек!!! Сколько лет, сколько зим, здорово. Никак тоже память покоя не дает?
- У-у-у, привет бродяга!!! - Пробасил Витек
Он почти не изменился. Что тогда, что сейчас - амбал тот еще, голос как труба иерихонская, а уж не дай бог под его удар попасть - все равно, что под паровоз.
- Не дает зараза такая: - Вздохнув, пророкотал Витек. - Не дает...
- Вот и мне не дает... Места то узнаешь?
- А то. Правда, изменилось все сильно, но узнать можно.
- Канаву то вон ту помнишь? - Спросил я, указав на поросший травою овраг, который своими зигзагами, на сотни метров тянулся вдоль дороги.

- Еще бы, я тогда себе ладони до костей стер, пока кайлом махал.
- А вот в этой выемке "хохол" сидел: - Помнишь "хохла" то? Веселый чертяка, высунется из траншеи, запустит в кого нибудь глиной, сиганет обратно и ржет там внизу, пока кто то матом кроет весь белый свет. Пацан, пацаном. Я тогда еще к нему повернулся, хорош говорю хернёй страдать то. А он пялиться на меня, лыбится, и по стеночке так садится. Пуля ему голову на вылет пробила... Так и умер с улыбкой... Сколько ему тогда было то... - восемнадцать помоему...

Мой приятель актер, рассказал старую историю из своей сериальной жизни.
Он был членом банды киллеров, наубивал горы хороших людей и вот наступил неминуемый час расплаты. 12-я последняя серия, менты загнали банду в песчаный карьер и должны спрыгнуть с семиметровой осыпающейся стены, чтобы всех повязать. Восемь человек на восьмерых членов банды.
Поначалу, задешево договорились с обычными бравыми омоновцами, тем более что у них и форма своя, да и вязать людей им не привыкать, хоть среди ночи разбуди - повяжут.
Привезли омоновцев, поставили их на край пропасти, те посмотрели вниз и сказали:
- Вы что, ополоумели!!? А с самолета без парашюта, вам не надо спрыгнуть...?
Тут же семь метров падать!!!
Оскорбленные менты уехали. Съемку перенесли на завтра и договорились с каскадерами. Хоть это раз в десять дороже, зато фирма гарантирует, а что делать...
Приехали каскадеры, переоделись в милицейскую форму, подошли к краю пропасти и... не испугались. Они объяснили, как и с какой скоростью спустятся по веревкам с разными обвязками и прочими альпинистскими штучками...

У режиссера выкатились глаза и он запричитал:
- Вы хоть представляете, что мы тут снимаем!!? Банда убегая от милицейской погони - разбивает два мерседеса, цепляется за товарный поезд, сжигает грузовик и наконец прибегает к тому месту, где у ментов - альпинистов уже висят наготове восемь веревочек для удобного спуска...? А может каждый бандит снизу еще и любезно подстрахует "своего" мента?

В одном испанском недорогом отеле местные администраторы от моего гида узнали, что я писатель да еще юморист, который "делает смех над американцами". Обрадовались! И начали делиться своими впечатлениями от многочисленных американских и русских туристов. Их каждый раз поражает, какие те и другие разные во всем, даже в жалобах! Как будто прилетели с разных планет.
Итак...

ЖАЛОБНАЯ КНИГА В НЕБОЛЬШОМ КУРОРТНОМ ИСПАНСКОМ ОТЕЛЕ

Американцы: Безобразие! По телевизору только местные каналы.
Русские: Супер! В номере есть телевизор!

Американцы: Это какое-то средневековье! В гостинице сломался терминал и к оплате не принимают кредитки.
Русские: Эти ребята с жиру бесятся - двери вместо ключей открывают кредитками! Надо завтра проверить, есть ли на них деньги?

Американцы: Безобразие! Полчаса ждали портье, чтобы он отнес наши вещи в номер.
Русские: Капец! Пока оформлялись на ресепшене, какой-то мужик в костюме гусара пытался несколько раз спереть наши чемоданы. Еле отбились!

Американцы: Кошмар. В туалете такой тусклый свет, что затруднительно бриться.
Русские: Это безобразие. В туалете такой слабый свет, что невозможно читать.

Американцы: Ну и сервис! В номере всего одна розетка, да и то - не подходит для ноутбука.
Русские: Ну и сервис. В номере всего одна открывашка, да и то - без штопора.

Девушка привычно села за ветхий столик, разложив по очерченному мелом кругу сухоцветы и прочие ингридиенты, в природу которых вникать нет никакой нужды: для постороннего человека они бы оказались бессмысленным набором трав, а для ведуньи - гармоничным сочетанием священной силы земли, отмерянной каждому растению в своем количестве.
Анна зажгла свечу - самую обычную, белую, без колдовских знаков и прочей дребедени, выдуманной простым людом, и поставила в центр круга. Огонь горел ровно, не колеблясь, что было хорошим знаком. Перед свечкой девушка поставила чашу с водой, простой водой, а не колдовским зельем, и та отразила в себе ровное пламя свечи и лицо девушки, склонившейся над чашей.
Ведунья в который раз поморщилась. Она не любила свою внешность, которая доставляла ей множество проблем. Ее звали ведьмой. Не только потому, что она жила на отшибе, удалившись от всех, в странном доме, частенько бродила по лесу, а потому, что в нее частенько влюблялись парни. Влюблялись безумно, так, что устраивали драки и сторожили ее под порогом. Черные волосы, бледная благородная кожа, зеленые, как трава, глаза, отточенные черты лица - что еще нужно молодому парню, еще толком не увидевшего ничего хорошего в тесной деревеньке?
Анна бы и рада влюбиться, жить вместе - да по завету нельзя было ей иметь детей да любить кого-то, выделяя из толпы. Поэтому она уже привычно варила отворотное зелье, и милосердно поила молодцев. А отворотное зелье - оно и есть отворотное зелье. Чем сильнее была любовь, тем больше было отвращение, и теперь девушке трудно было даже спокойно пройти по селу - в ее адрес часто летели колючие слова, и хорошо еще, что не камни.
Ведунья завела выпавшую прядь волос за ухо, и с насмешкой отметила, что руки, пожалуй, единственное, что соответствует ее возрасту. Покрасневшие, с трещинками от долгой работы с землей и травами..

Федор Платов, сын саратовского скотопромышленника и купца второй гильдии Афанасия Платова, был освобожден из околотка "под залог" условно.
И, безусловно, был этому очень рад.
Свобода, етить ее!
Хотя, конечно, "под залог" - громко сказано. Так эту сомнительную сделку могли назвать в цивилизованных странах - Германии там, Франции, той же Англии - "владычице" морей.
Где - демократия, правовые устои общества, права гражданина.
Федору же просто повезло - когда его, в числе других членов их революционного кружка, в основном студеев университета, задержали и препроводили в околоток, он вдруг вспомнил, что при нем случайным образом имеется немалая сумма ассигнациями. Переданная ему батей с оказией. Вот этими-то деньгами Федору и пришлось пожертвовать.
Ну, не смертельно - деньги дело наживное.
Главное - что он на свободе и вскоре опять присоединится к своим товарищам по революционной борьбе.
- Однако, пожрать бы! - вдруг напомнил о себе желудок.
Федор, недолго думая, зашел в ближайший трактир.

Заказал щей понаваристей, кашу гурьевскую, полкуры, селедочку в уксусе с лучком красным крымским, пельмешок две дюжины, водички зельтерской пару бутылок - после участка-то сушняк будь-здоров! Ну и, по случаю освобождения, был принесен запотевший лафитничек водочки.
С водкой малехо не рассчитал - пришлось повторить.
По оконцовке пиршества повеселевший Федор сыто рыгнул и заказал еще с собой пару пива, - По дороге домой выпью! - решил.
Когда по Воздвиженке шел к дому, где квартировал, чего-то вспомнилось Федору последнее заседание кружка. Когда они долго ждали важного гостя, по слухам - нелегала. Обещался очень интересный доклад. Как сказал староста их кружка, ухмыляясь в усы, - О текущем революционном моменте! И не только...
Все уж заскучали, когда гость, наконец, появился.
Был он среднего росту. Одет в черный сюртучок, крахмальное белье, красивый галстук. Весь из себя такой, - европейский! Большой лоб, бородка, зачесанные назад густые прямые волосы. Крупное, но очень бледное лицо.