- Господа, господа! - молодой корнет подозвал своих товарищей-гусар. - Я предлагаю вам одно развлечение: здесь недалеко находится салон некой гадалки мадам Ленорман. Давайте сходим к ней и судьбу испытаем.
- Полно Вам, корнет! Это всё ересь. Неужто нам, православным, стоит верить какой-то католичке-прорицательнице? - подчёркнуто-скептически бросил поручик Лунин.
- Не-не-не, Михаил, идёмте. Это должно быть интересно, - поддержал корнета прапорщик. - Я слышал, что она даже самому Буонопарту предсказала бурный взлёт и быстрое падение. Раз тут она не ошиблась, может и наши судьбы предсказать сможет.

- Входите, - на французском произнёс мягкий, но властный голос за ширмой. Первым решился корнет.
- Ваша жизнь - алмаз огранённый. Яркая жизнь. Но короток век и любовь коротка, - мадам смотрела в хрустальный шар и шептала непонятные слова. Корнету пришлось даже наклониться к ней, чтобы разобрать в её шёпоте хоть крупицы фраз. Но кроме слов об алмазе ничего корнет так и не разобрал.

Следующим вошёл поручик.
- Верёвка на шее твоей. Повешен будешь ты за голову свою светлую.
- Вы что-то путаете, мадам. Я не англичанин, а русский. У нас не вешают, а расстреливают, - усмехнулся Лунин.
- Верёвка на твоей шее православной вместо креста, - добавила Ленорман, оторвав глаза от кристально чистого шара. - Верёвка.
- Ну, спасибо вам. Пожалуй, пойду я, - встал из-за стола Лунин и позвал прапорщика, - Пал Ваныч, Ваша очередь смотреть судьбе в глаза.

Эта история началась тогда, когда Дима умер.
Странное начало истории объяснялось тем, что и сама история была необычной.
Умер Дима не то, чтобы классически, но и не экстравагантно. Ну, то есть, не в больничной палате, в окружении родственников, скорбно вычисляющих в уме процент налога на наследство, но и не в обломках мотодельтаплана, разорванного мощными челюстями белой акулы. Авария... Просто авария.
Момент самой смерти он не помнил. Ну, то есть, он помнил, как летел на всех парах в своем новом Лансере, крик клаксона, визг тормозов, громкий отчаянный собственный вопль и боль скрутились в его памяти странным, чересчур ярким букетом. А вот момент самой смерти он не помнил. Его вообще никто не помнит. Смерть последовательна в своей неизбежности и еще более последовательна в своей жадности и потому ничего не дает, забирая, тем не менее, все. Даже себя. То есть, как справедливо заметил один саркастичный мудрец, для человека ее нет. Когда он жив, он жив, и речи о смерти нет. А когда мертв, то уже нет человека. Этот философ лишь не принял во внимание тот факт, что смерть, вместе с жизнью, забирает из памяти и момент своей встречи с человеком.

И поэтому Дима не помнил миг своей смерти. Он пришел в себя уже перед громадными, ажурными воротами. Перед ними был небольшой пятачок серебристой земли, с травой, тронутой словно бы ртутной изморозью. За воротами виднелась обычная для этого места пастораль. Яркий солнечный свет волнами спускался откуда-то сверху, разливаясь по ослепительно-зеленым кущам и травам. Вдали, у самой кромки горизонта виделись небольшие группки облаков, плывущих над самой поверхностью земли.
- Видимо, рай - то ли подумал, то ли сказал Дима.
- Ну, и видимо, и так оно и есть. Рай. - раздался вдруг не тихий такой глас.

Олесей никто не называл, даже дочь. Звали, как и всех мерзких старух, по батюшке - Егоровна. У старухи Егоровны не было ног - у нее были глаза: жадные мутные катарактные бельма, из которых тусклой, но уверенной струйкой сочилась злость.
Комната Егоровны выходила окнами на солнечную сторону, где сейчас провозглашали жизнь сирень, пищащая птичья мелюзга, жирные шмели в пыльце и совокупляющиеся собаки. Эта агитка лета не волновала летаргическую душу Егоровны сквозь окна - они были, что и глаза хозяйки: нерасклеенные с зимы, ушлепанные всеми штампами вселенской неряшливости, полуслепые, осьмушкузрячие.
Егоровна, просыпаясь, ссала в утку, старательно откашливала из легких загустевшую за ночь мокроту и звала: "Лидка, еб твою мать, мамку кормить пора, блядь!" Лидка, по паспорту Лидия Семеновна Дворкина, темным пятном привычно выныривала откуда-то с периферии зрения и начинала тыкать теплой чайной ложечкой в рот Егоровны, справляясь о ее самочувствии, сновидениях, желаниях.
- С добрым утром, мама. Как спалось? - эту фразу "мама" пропускала мимо ушей, накапливая вместе с кашей в утлом своем старушечьем нутре подлость.

- Мам, ты меня слышишь? Ничего не болит? - старуха на это кряхтела и мотала головой, поддерживая обратную связь.
- Может надо чего?
Егоровна шамкала губами, судорожно сглатывала, приподымалась как крест голгофский над грудой подушек и резко тявкала:
- Хуя надо молодого, чтобы старую ебал! - и граблей костлявой по тарелке. - Пиздуй нахуй, сука ебучая! - и хохотала, и бздела, и ссалась тут уж от души.

Курьезы? Медицины? Ловите один.
Некоторый андролог, назовем его, к примеру, Вазгеном Андрониковичом, сидел при бороде и с синими мешками под глазами. Данный феномен у него образовался из-за дум тяжких и тотального изучения всей мировой литературы, которая не дала ответа на вопрос...
-Доктор, можно? - Робко постучался к нему в кабинет очередной страждущий, - Я тут вот результат посева спермы принес...
-Если там у тебя бетта - гемолитический стрептококк, то иди ты нахуй и там погибни, - Лишенным всяких эмоций голосом произнес Вазген Андроникович, - Этого просто не может быть.
Вазген Андроникович слыл человеком эксцентричным, но чтоб посылать пациента... Это было чересчур. Но пациент понимал, что перед ним, при бороде и очках, сидит зе бест. И ежели не он, то никто.
-Я трижды проверял! - Чуть не плача, протянул он бумаги, - Вот фотографии чашки Петри!!! Там лаборант тоже сказал, что впервые такое видит!!!
-Невозможно. Мистификация. Галлюцинация. Схоластический экзистенциализм! - Сорвался в крик доктор, - Пошел вон из моего кабинета! Взял свои чашки Петри и бегом - ВОН!!!

На крик в кабинет вошел главный врач. Вот уже несколько недель один из действительно лучших андрологов маленькой, но очень гордой страны вел себя странно, периодически срывался на пациентов, отчего страдала касса заведения.
-Вазген. Дорогой мой, объясни, что происходит? - Участливо спросил главврач, - Отчего ты кричишь на больных? Отчего шашлык не кушаешь, вино не пьешь, девушкам на улице на ягодицы не смотришь?
-Вот. - С абсолютно отрешенным видом достал из ящика кипу бумаг Вазген, - 25-го пациента отправляю на посев спермы в лучшую лабораторию города, с тотальным контролем европейского уровня, и вот...

Про Лёху-аборигена я вроде как-то уже рассказывал. Умер Лёха этой весной. От водки, конечно. Приехал на дачу отмокать после месячного запоя. А руки-то надо чем-то занять. Пошел мостик рыбацкий свой подправить после зимы, спрыгнул с мостика в воду, что-то там снизу подбить, сердце и встало. Так и нашли, говорят: стоит в воде, за мостик держится, в руке молоток.

А с мостика-то и не ловил никогда. Так держал, для порядка. Но каждую весну стабильно чинил и подновлял. Вот странно. Безнадежно запойный, он в идеальном порядке держал все хозяйство, участок, дачу, приблуды рыбацкие, лодку, и даже этот ненужный ему мостик. Просто потому что "дак положено, а как?"

Мы не были никакими ни друзьями, ни приятелями. Случайные знакомые, виделись пару-тройку раз в год от силы. Но он радовался всегда, не знаю почему. И у меня, когда бывало сидишь на мостике, а с берега сзади вдруг заорёт "О, бля, вот так нихуя себе! Прилетели к нам грачи, разъебаи - москвичи!" теплело на душе и скребло мягкой лапой внутри.

"Рыбу-то всю, блять, выловил, хапуга?! Ну-ко, показывай, нах, рыбнадзор приехал! Щас костёр из твоих удочков разводить будем"
Он заглядывал для вида в садок, шевелил там своей клешнёй.
"Уууу-тюю! У меня черви в компосте крупнее! С вас, гражданин, штраф за незаконный вылов малька и издевательство над моей верой в человека. Пачка "Беломора" с тебя, и пиздец!"
Потом неспешно присаживался с краю, закуривал.
"Когда приехал?"
"Вчера"
"А за ключом от лодки хули не зашел?"
"Да я Наташку твою стесняюсь. Опасаюсь слегка"
"А хули её стесняться? Бабье дело такое - поскандалить да щи сварить. А твоё - пришел, ключ взял, и рыбачь. Ей наказано: придёт москвич, - ключи на гвоздике. А Наташка тебя это ... уважает, короче. Ты ж со мной не бухаешь. Даве говорит "Лёшка, прекращай пить, приедет твой москвич, а ты в запое" Я и завязал. Вишь, как огурчик!"
От его Наташки, застенчивой, спокойной, и чуть-чуть печальной как жена всякого алкоголика бабы, я за все эти годы ни разу не услышал ничего кроме тихого "Здрасьте". А с Лехой я действительно не бухал. Наливать запойному, особенно в минуты затишья, всё равно что совать ему потихоньку шило в печень. Пили мы вместе только один раз, когда случайно познакомились. Давно, лет пятнадцать назад. Получилось забавно.

Ветер наотмашь хлестал по "Спринтеру". Казалось, еще один удар его холодной, тяжелой руки, состоящей из воды дождя и жухлых, полусгнивших листьев, и микроавтобус перевернется и упадет в обочину, так и не закончив свой маршрут на Киев.
Степан Тимофеевич, сидевший почти сразу за водителем, чувствовал какое-то родство со стихией, бушующей снаружи. Что-то внутри него отзывалось на каждый удар ветра, его глазу были приятны листья, что поднимались в воздух. Что ж, в его возрасте и с его диагнозом, уже пора более внимательно смотреть вокруг и уметь находить радость в каждом мгновении. "Это Пашка вон пусть отсыпается, после фуршета-то". Он глянул на своего молодого зама, сидевшего рядом с ним, и снова отвернулся к окошку.
Внезапно, тьма за окном озарилась вспышкой. Потом еще одной.
- А что за? - недоуменно проворчал вполголоса водитель.
Степан посмотрел через его плечо.
Они стояли прямо на железнодорожном переезде. Передние колеса "Спринтера" касались рельс, через которые автобус начал переезжать, пока водитель не остановил его. Они стояли прямо на железнодорожном переезде, а вокруг них блистала молниями гроза.
- Что за... - повторил водитель.
- Что? - осторожно, шепотом, спросил Степан, - в чем дело, Виталик?
Водитель повернулся к нему. Вспышки молний освещали его только-только начинающее стареть лицо 45-летнего мужчины и позволяли увидеть в его глазах удивление, смешанное с испугом.
- А чо не громыхает-то? - спросил он.- Блыскавки вон яки, а звук де?
Степан тут же снова посмотрел на улицу. И правда. Вокруг микроавтобуса бились молнии, казалось сам воздух светился и мерцал от напряжения в нем, но звуков.... Не было.
Вернее, звуки были. Степан слышал, как он дышит. Слышал даже "Лимп Бизкит" из наушников тихо спящего Паши.
Кстати, это была мысль. Он пихнул Пашку в бок.

На дворе стояла душистая уральская осень, золотая и радостная, как аттестат зрелости. Лёнька от не фиг делать околачивался на скотном дворе у бати. Скоро сентябрь, дожди, училище в райцентре, а пока можно оттопыриться вдогонку. Повалять дурака!

Только что отец принял роды у бурёнки, и Лёнька впервые, кстати, увидел весь процесс от начала и до конца. Он стоял с раззявленным ртом и переводил дух, когда отец злобно рявкнул: - Быстрее олух, помогай!
И пока батя обихаживал корову-мамку, Лёнька держал в руках это осклизлое и лениво брыкающее обосранный пол коровника существо. Странно, но ничего противного, ни единого спазма, хоть бы хны! Правда, измазался, но это поправимо. Зато ощущения нештатные.

Потом он ополоснулся в бочке, выслушал батины нравоучения о преемственности и ушёл к друзьям близнецам, Сашке и Аркашке.
До вечера успели пару раз искупнуться, а когда начало смеркаться, пошли праздновать Сашкин-Аркашкин день рождения.

Ничего лучшего, как идти на скотный двор не придумалось. Прихватив пятилитровый бидон с бражкой, друзья через лаз в заборе проникли на территорию коровника, и присев на лавку в тени тополя, приготовились отпраздновать роды.

Прямо перед пацанами, в каких-то трёх метрах маячили двери коровника. Створки были слегка приоткрыты. Сашка, а может и Аркашка, хрен их в сумерках разберёт, набулькал в две эмалированные кружки, пахучей хлебной браги. Сам же, пока парни пили из своих ёмкостей, надолго прилип ртом к горловине банки.

- Лена? Лееен? Ленок? - раздражённо выкрикнул Свиридов и опустошающе испустил газы. - Ну, что? - слегка недовольным баритончиком отозвалась жена. - Лен, а, Лен, давай я тебя выебу? Тут она появилась в дверном проёме, вся такая засаленная, лоснящаяся - одним словом свинья; упёрла руки в боки и скривила ебло - До картошки? Ты захотел меня выебать до жареной картошки с салом, а не после? Свиридову показалось, что она заплачет и он испустил газы. - Милый, ты в порядке? Ты уверен, что хочешь сделать это прямо сейчас. Он прищурил правый глаз и, немного подумав, отмахнулся - Не, эт я так...ггыгы, на всякий случай. Лена обиженно поджала губы и вернулась на кухню.

- Слышь, Ленусь, ты там поубавь радио - буду с тобой общаться! Настроение у меня хоть куда! Сделав звук потише, Лена спросила - Ты пил после работы? Нет, но я пил на работе! Ааа, - протянула Лена, - понятно. Я вот тоже, слышь, ггг, решила молодость вспомнить!
- Чё такое? - лениво заинтересовался муж. Лена вернулась.

- Ну, в общем, я ж, как ты знаешь, была с ?ночной', так встала где-то пополудни. Значит, пока посрала, пока пизду почесала...кстати, воняет уже прилично, суббота всё-таки. Так вот. Я спорхала в магазин (Свиридов улыбнулся), купила себе три литра разливного пивка да десяток яиц. Пришла, всперднула (я люблю свою жену, подумал Свиридов), сунула пивко в холодильник, сварила пяток яичек, охладила их, а потом как навернула всё да под 'Не родись красивой' что ты мне дивиди подарил на пят лет свадьбы! Ох, как же круто мне было. Правда, бздела я ужасно, щас немного попустило. Хотя...подожди, - Лена повернула голову на бок, будто всматриваясь вдаль, и дрябло пукнула. Когда до Свиридова дошёл результат - он скривился и насмешливо сказал, кидая в жену подушкой - Сука, хуясебе вонь, блять! Как у меня после трёхдневного запоя у Пашки, когда из еды была только водка да зелень с огорода! Да тут, походу, покруче будет. Он принюхался - блять, надо будет тебе отомстить! Лена послала ему воздушный поцелуй и убежала доготавливать ужин.

Как же замечательно начался сегодняшний день. Сижу, завтракаю, за окном солнечно, пока ещё не жарко. Хочется бросить всё и всех пойти в лес, найти там большую зелёную поляну, упасть в траву, зажмурится и так весь день пролежать.

- Андрееей, - послышался сонный голосок, из спальни.
- Да, любимая.
- Иди, пожалуйста, сюда.
Встаю, а в моей голове тысяча маленьких человечков в одинаковых костюмах закрашивают синей краской мою полянку с высокой сочной травой. Захожу в спальню, а там любимая моя перед зеркалом вертится.
- Андрей, вот скажи мне, почему люди вот именно такие, какие они есть. Представь себе, если б мы были, например, похожи на какое-нибудь красивое животное. Кошку, например, - говорит она, и выгибается так соблазнительно.
Намёк понят, не тупой, подхожу сзади, обнимаю, а она оп, и выпорхнула из рук. И обратно к зеркалу.
- Я же серьёзно, Андрей, ну посмотри на себя, на кого ты похож? Не хватает в тебе, чего-то, знаешь животного, первозданного! - и смотрит на меня так оценивающе. А я начинаю, реально заводится, но молчу, жду продолжения.

- Милый, а я похожа на кошку?
- Милая.
- Да.
- Ты ебанутая, - милая перестаёт кривляться перед зеркалом и взглядом ищет что-нибудь метательное.

- Хотя нет, - я с размаха падаю в кресло и устраиваюсь удобнее, - это было бы интересно. Вот тебе, когда трахаться хочется, что ты делаешь?

Её глаза уже блестят, скоро, очень скоро платину прорвёт и хлынет нескончаемый поток слёз.

Пятница, вечер, стандартный ход: отчего бы троим работягам не собраться и не выпить водки? Казалось бы, подумаешь, кто ж после рабочей недели не соображал на троих? Однако то обстоятельство, что пьянка не завершилась традиционной бытовой потасовкой, уже настораживает и наводит на мысль, будто некая причина заставила соскочить привычный ход событий с накатанной колеи.
В общем, чинно раздавив первых поллитра, как водится, завязалась душевная беседа, в процессе которой был выявлен один неслыханный, можно даже сказать, вопиющий факт: Пётр Иванович, каменщик шестого разряда, оказывается, ниразу за свои почётные сорок пять лет не видел настоящей женской пизды!
- Иваныч, ты чё, бля? Не ебался, чтоли, никогда? - поражался прораб Евгений Кузьмич.
- Как же ж не ебался? Только так ебался! У меня баб штук тридцать было! - слукавил на двадцать семь особей женского пола Пётр Иваныч.
- И как ты умудрился ни разу пизды не увидеть? - недоверчиво прищурил глаз Валерий Анатольевич, крановщик.
- А как я её увижу? - принялся оправдываться каменщик. - Мы ж в темноте привыкши. Что мне, с фонарём туда лезть?
- И всегда, чтоль, в темноте? Даже днём ниразу не трахался? - не унимался Валерий Анатольевич.
- Дык днём пару раз тока было. Я тада уже дорогу знал, наощупь. Чай, не Урюпинск, без карты добраться можно.
- Да как же так! - сокрушался прораб. - Взрослый мужик уже, а пизды до сих пор не видел, как школьник прыщавый!

- Ну так вы расскажите, как она выглядит хоть, - предложил Пётр Иванович.
Евгений Кузьмич всплеснул руками и принялся расхаживать взад-вперёд по комнате. Водочка уже прокралась в голову пролетария, и ему жаждалось бурной деятельности, альтруистических поступков, несмотря ни на какие препятствия.

Я надела черное платье с откровенным вырезом. Долго решала черное или белое, но остановилась на черном и теперь рассматривала себя в зеркало.
Очень хотелось выпить. Тем более, что вечер обещал быть занудным, а алкоголь обычно придает таким мероприятиям недостающие полутона.
Заглянула в бар. Что бы выбрать? Но выбора не было, на полке стоял только красный мартини. Выпить сейчас или подождать подругу Ларису?
Лариса не откажется, конечно. С чего бы ей отказываться? А, с другой стороны, стаканчик-два до её прихода влить в себя не грех. И ожидание пройдет быстрее.
Эх, дерьмо, сказочное, феерическое дерьмо этот мартини. Я сделала большой глоток и поперхнулась. Мартини кровавыми струйками стекал по вырезу, оставлял
липкие полосы на платье. Я окончательно расстроилась: в белом идти на такое мероприятие особого резона нет. Чертова тусовка, и, вообще, где шастает эта
Лариска? Я легкими нервозными рывками начала сдирать с себя испорченную вещь, представила себя со стороны и чуть не покатилась со смеху.
Великосветская, бля, барышня кидает в урну платье, стоимостью в одну деревеньку, будет другое. Повернулась спиной к зеркалу и чуть не разревелась.
Давно зажившие шрамы белыми ниточками сплелись в сетку паутины на коже.

Я никогда не задумалась над вопросом зачем он это делал. Мне было наплевать на его подколки и усмешки. Я не стремилась быть собой, с ним я была
игрушкой, его вещью, мне это тогда казалось правильным.
Он появился из темного пространства вокруг нашего с Лариской столика в баре "Экстрим" и был на тот момент мне нужен не больше прошлогоднего снега.
- Разрешите угостить вас шампанским?

Стояло прекрасное образцово-показательное лето (70 процентов жары, 30 процентов дождей и гроз).
Концентрация ультрафиолета была чуть выше нормы, а соотношение азота, кислорода и CO2 стремилась к идеалу. Надо мной висел спутник и транслировал Лигу Чемпионов. Единственный въезд в наш переулок сверкал новеньким только что уложенным асфальтом. В ларьке продавалось холодное пиво, а в кустах трещали воробьи. Тень от дома разделила двор по принципу золотого сечения. В тени на веселой салатовой лавочке сидел я и читал последний выпуск "Деловой Этики". На часах было 15:00.

Из подъезда вышла моя соседка со странным именем Сай. Улыбнувшись мне, она направилась к автобусной остановке. Ее загорелые ноги привлекли внимание стайки пацанов, шлепающих в буру у первого подъезда. Пронзаемая восторженными взглядами, Сай исчезла. Я подумал, что неплохо-бы...

Неплохо бы сорвать с нее этот сарафан, прижаться к ее телу, чувствуя как внутри загорается солнце. Целовать ее груди, любить ее и шептать на ухо "Сай, Сай, Сай...". А потом мыться с ней под душем. А потом опять в постель и так вечность, вечность, вечность...

Я вернулся к "Деловой Этике", ребята вернулись к буре. Сай скушал автобус. "Боже, какие у нее ноги", думала мужская часть Земного шара. На скамейку приземлился Миха.

- Дарова, брателла!
- Привет.
- Деловая Этика? - понимающе закивал мой приятель.
- Ага.
- А смотри что у меня есть, - с этими словами он извлек из кармана спичечный коробок и загадочно заулыбался.

- Ебальник ему закрой! Он же орет! Кричал Димон, пытаясь обуздать вырывающегося пингвина.
- Сам закрой сука! Я его боюсь! Лысый пытался схватить птицу за голову, пингвин вырывался и кричал на весь зоопарк.
- Блядь, лапы ему вяжи! Лапы блядь! Димон зажал пингвину клюв одной рукой и схватил обе лапы другой.
- Щааааззз.....мы....тебя... Довольный тем, что так быстро удалось связать птицу, Лысый перематывал ноги изолентой. Через пару минут птица была связана. Пингвин испугано хлопал глазами, переводя взгляд с Лысого на Димона.
- Ну, Серега...Давай, доставай камеру. Сейчас мы сука это сделаем. Я первый, хуй с ним. Димон оглянулся по сторонам и приспустил штаны.
- Гыыы... заржал Лысый и направил объектив на товарища. Димон достал хуй, погладил птицу, оглянулся еще раз по сторонам и засадил пингвину в зад.
- Вииивкииикиквии!!!!!!!! Заорала птица и попыталась вырваться.
- Гыыыыыыыы.....Лысый заржал и поднес камеру ближе.
- Сука!!!!!! Держи его блядь, он вырывается! Закричал Димон, схватил пингвина обоими руками, и потянул на себя. Хуй полностью вошел в задницу пингвину, глаза птицы начали вываливаться с орбит.

- На тебе пидор!! На нахуй....Лысый со всей силы ударил птицу камерой по голове. - Гыыыыыы.....заржал Сергей и ударил еще раз. Птица крякнула, дернулась, закрыла глаза и повисла на члене Димона.
- Ебануарий ты че сделал? Я же сказал, держи ее блядь, а не ебашь! Димон опустил руки и со злостью посмотрел на друга. Птица молча продолжала висеть у него на члене.
- Та я... это...б...б...ля.... Заикался Лысый недоуменно глядя на возникшую перед ним картину.

Ног у совы две,
грудь у нее одна,
рук у совы нет,
а }|{**а почти не видна.

Есть у совы голова,
к ней прикреплен клюв,
ушей у совы два,
поэтому чуткий слух.

Сзади у сов хвост,
слева одно крыло,
справа еще одно.
У сов маленький рост.

Есть у совы спина,
часто бывает живот,
есть у совы слюна
(если залезть в рот).

Перья у сов есть,
шерсти у них нет.
Сова - это просто жесть,
а я о}{\/енный поэт.

- Вадька! Вадька! Сукин сын! Пьянь подзаборная! А ну иди домой! Аспид ты эдакий!

Нина Владимировна Семерякова-Ложкина была женщиной строгой и своенравной. Женив на себе Вадима Семёновича Ложкина, который был младше её на четырнадцать лет, она полностью подавила его волю. Любые проявления самодостаточности этого сорокалетнего, плюгавого, общительного мужичка, расценивались как предательство Родины и Тяжёлая Рука Возмездия настигала незадачливого Семёновича в рекордно короткие сроки.

Злоупотреблять алкоголем Семёныч не собирался, субботняя бутылка пива была святым делом, но и тут приоритеты менялись не по его воле. Нина Владимировна не любила людей вообще, а соседи-выпивохи доводили её до исступления. Ненависть была взаимной и с ней в доме не здоровались даже выжившие из ума пенсионеры. Да и не только люди. Любая живность, домашняя или бродячая, завидев тучную фигуру Нины Владимировны или почуяв её запах, разбегалась и пряталась.

- Вадька! Иди мусор выкинь! Последний раз предупреждаю!

Семёныч, электромонтажник с допуском до десяти тысяч вольт, не пивший крепкий алкоголь из принципа, не имевший пагубных пристрастий из соображений осторожности, поплёлся к подъезду. Мужики сочувственно покачивали головами и благодарили Создателя за то, что дал им таких кротких женщин. Женщины, сидящие на соседней лавке переглянулись и некоторые даже погрозили кулаками своим выпивохам. Только пенсионер Андрейченко, полируя старые ботинки, прокомментировал:
- Опять Нинка забаловала.

Когда мне было 15, родители отправили меня на экскурсию в Орел.
"Орел вспоил на своих мелких водах столько великих писателей, сколько не дала их миру никакая другая русская земля". Разбудите меня ночью,  сбросьте на меня с крыши Наоми Кемпбелл, долбаните меня ломом - и я прокричу эту фразу. Когда я сдохну, это будут мои последние слова. За  неделю я слышал их раз сто - от каждого экскурсовода не по разу. Пожалуй, я и сам успел глотнуть той отравленной мелкой водицы, ибо тяга к  креативам появилась у меня после Орла. Аффтар выпил йаду...! Впрочем, это к делу не относится.
...Ей было от 20 до 30 лет, точнее не скажешь, и никто безобразнее нее не топтал эту планету ни до, ни после. Ножищи-тумбы. Необъятная туша, покрытая черным ворсом, укутанная в серое платье-парашют. Чудовищные зыбко-упругие сиськи. Вместо лица - масляный блин дауна, щедро украшенный родинками и пучками жесткой щетины. Реализовавшийся ночной кошмар - сам Ужоснах, обретший плоть и кровь.

Даша замуж вышла по большой любви. Серьезная любовь была в ней от природы. Есть такие женщины - с детства скаредно копят чувства, экономят на булавках, не распыляются, а потом дарят одному мужчине, не случайному - избранному. При чем, по уму дарят - не обрушивают на голову, как ураган, не пугают, а мало-помалу, сдержано ограждают китайской стеной, замыкают в кругу доверия и понимания.
Мужа Даша выбирала долго и качественно, но все же слегка прогадала - мужчина ей достался яркий, как солнце. Солнце и китайской стеной не заслонишь. Даша понимала - только терпение, только уют и нежность, глубокое родство удержат навсегда. На внешность свою, на вечную влажную готовность рассчитывать не приходится - не такое уж сокровище, этого добра полно вокруг.
Семья получилась. Солнечный муж приходил домой, за китайскую стену и укладывал усталую голову на Дарьины колени, и любил ее, и хотел многие годы, как в первый день.

Подрастал сын. Даша чувствовала - мало его, недостаточно мальчика для гармонии. Нужна девочка - компенсация убывающей женской красоты, чтобы смотрел человек-солнце на себя самое, но непривычное, другое, поразительное.
Девочка получилась, как мечталось, отцовская копия, но уж очень слабенькая, почти не жилец.
Даша плакала, целовала крошечные пальчики, вялые ножки.
- Уколов недостаточно, нужен грамотный массаж, - сказал профессор-невролог. - Шесть курсов до года.
Так в дом вошла Мила.

Поначалу Даша не замечала нежного лица, с массажисткой почти не разговаривала. Она следила за чуткими пальцами, под которыми оживала дочка. После первого же курса массажа детеныш уперся ножками в пеленку и ухватил игрушку. Дальше - больше, все произошло вовремя: и перевернулась девочка на четвертом месяце, и поползла на шестом, и села в семь - твердо, как грибок. Только тогда Даша заметила Милу, разглядела ангела-хранителя подробно. И так поразилась, что не удержалась.

Мне было семнадцать. Я поступила в институт -вау, бэнг, тарам-тарам!!! Поступила!!! В какой именно никого, естественно, из вас не волнует.
Днем училась, вечером ходила к друзьям на тусы. Вот однажды, зимним вечером выхожу из гостей. На улице пурга, метель, темень, я закутана в омерзительнейшего цвета темно-зелёну дубленку с огрооомным пушистым капюшоном, бреду себе грустно по пустым безлюдным улицам. Подъезжает длинный раздолбанный форд Гранада в тон моей дубленке, открывается окно, выглядывает усатый дядька с добрыми-добрыми глазами "Давай подвезу".
Вот вы щас скажете , что я шалава и прошмандовка, что только по незнакомым тачилам и шарюсь, но на самом деле это не так, не садилась я в машины никогда и не к кому, даже когда уже повзрослела и стала замужней дамой. А тут, ну не знаю, внушил доверие. Села. Едем. В машине хорошо - музыка, тепло. Мужик довез до дома, проводил до лифта. Ну, пока, пока. Я его спросила только - зачем усы? Он смутился , рукой их прикрыл, говорит, ну вот, мол, решил попробовать , как оно - с усами. Я сказала - ааа, ясно. Спасибо большое что подвез. Да пожалста. Оставила номер телефона свой домашний зачем-то,( мобильных тогда и не было).
На следующий день приезжает на своей Гранаде и уже без усов.

Вот щас в преддверие всего рассказа, я хочу спросить у тебя ,Скачков, на фига ты тогда приехал? На фига?
Ладно, поехали мы в кафе. Сидим, пьем шампанское, едим шоколад и какую-то хрень типа салата. Тут в кафе появляется моя учительница по английскому , это видите ли кафе её мужа. Вот так вот мы жили в провинции, куда ни плюнь, всюду кто-то. Я рефлекторно напряглась, но потом поняла, что никакая она мне больше не учительница, потому что я уже студентка, "сту-ден-тка" ,блин это слово звучало как музыка, а посему я офигенски взрослая и могу спокойно распивать шампанское с мужиками. "Здрасте, Оксана Ивановна!" по-комсомольские бодро приветствовала я бывшую наставницу. Ну чё ей делать? Улыбнулась в ответ и ретировалась куда-то в кулуары...

...Старший лейтенант Ачкасов приступал к коитусированию жены. Он засунул заскорузлые на службе ладони под задранную юбку и укрепил их поверх пленительных бёдер. Оставалась мелочь - натянуть упругий зад супруги на себя и тут же на выдохе отстраниться, чтобы далее продолжать возвратно-поступательные движения до победного конца. Но в этот самый момент жена вдруг всхрапнула и басом сказала: "ОднАка..."
Ачкасов дёрнулся. Кулак его вывернулся из-под подбородка и потерявшее упор лицо треснулось носом об стол. "Блядь!", - подумал Ачкасов. И... проснулся.
Напротив старлея в свете настольной лампы желтел круглый лик матроса Бельдыева. Лик выражал неописуемую скорбь.
- ОднАка, - покаянно повторил матрос. - Таварища старшая литинанта, я понимать мала-мала. Товарища литинанта повторить медленно-медленно - Бельдыев станет понимать..."
"...Твою мать!" - мысленно в рифму закончил Ачкасов. Потом потёр ушибленный нос. Потом остро пожалел о так не вовремя прерванном эротическом видении. Потом потянулся за упавшей под стол книжкой. Та называлась очень жизнеутверждающе: "Методическое руководство к учебному пособию "Русский язык" для солдат, слабо владеющих русским языком".

Старлей пролистал первые двенадцать уроков, освещавших такие важнейшие с точки зрения владения русским языком понятия, как "воинские звания", "расположение воинской части", "воинские уставы", "дневальная служба", "строевая подготовка", "материальная часть автомата" и ТыДы. После чего углубился в тему "Боевое Знамя воинской части":
- Тээээкс... Что тут у нас? "Лексическое наполнение", "грамматический материал", "речевые образцы" и "типовые конструкции"... - Ачкасов поморщился, словно съел что-то кислое.

Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, коротали своё жалкое, но гордое существование во влагалище сорокапятилетней библиотекарши Евдокии Семёновны. Это ветхое, но уютное жилище было заселено нашим семейством с незапамятных времён, когда прапрадед наш Архип отправился в экспедицию с мочеиспускательного канала любвеобильного, но крайне неразборчивого в половых связях, студента педагогического факультета Вадима. Именно эта самая неразборчивость, а также ужасающая степень алкогольного опьянения позволили ненасытному до баб студенту рискнуть оседлать Евдокию Семёновну. А ведь она уже тогда, в свои семнадцать, была стопроцентной, железобетонной, пуленепробиваемой библиотекаршей. С тех пор такого же смелого человека, как Вадим, на жизненном пути Евдокии Семёновны не попадалось, отчего страдала не только она, но и мы с Пашкой, два потомственных гонококка в её влагалище. Мы мечтали о путешествиях.

Несмотря на близящуюся полночь, снаружи шумела музыка. Евдокию Семёновну пригласили на корпоратив. Да, распивание тремя дамами неопределённого возраста пузыря водки на кухне старшей сотрудницы библиотеки под хрипение радиоприёмника величалось гордым названием "корпоратив". Врождённая интеллигентность собравшихся дам привела к тому, что после распития половины бутылки они дружно мычали "Ой мороз, мороз", а приговорив пузырь до конца, все втроём уже были нажраны в сиську. Евдокия Семёновна, конечно, отстояла свою очередь в туалет проблеваться и рубанулась спать прямо в коридоре с напяленным одним сапогом.

Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, проснулись оттого, что кто-то трахал Евдокию Семёновну! Может быть, муж старшей сотрудницы библиотеки в темноте перепутал дырки, а может Евдокия Семёновна по дороге домой навернулась дрыхнуть и сейчас её чпокает проходивший мимо бомж? В общем, размышлять времени не было. Мы с Пашкой мигом собрали вещички, попрощались с родственниками и двинулись в дорогу. Наконец-то! Настоящее путешествие, о котором мы столько мечтали! Интересно, к кому нас закинет судьба?

Судьба распорядилась неблагосклонно к начинающим пилигримам. Евдокия Семёновна, удовлетворённо хрюкнув, достала из влагалища большой розовый силиконовый член, верхом на котором сидели мы с Пашкой, и спрятала его в тумбочку для обуви, которая стояла всё в том же коридоре старшей сотрудницы библиотеки. Раздались торопливые удаляющиеся шаги, хлопнула дверь, из-за которой вскоре донеслось: "Охуеть! Надо такой же купить".