Я стою на обочине и смотрю, как он переходит дорогу. Виляет между машинами, визжат тормоза, сквозь шум прорывается водительский мат. А он всё идёт, не понимая, что его заставило перебегать многополосную дорогу, полную мчащихся железных убийц.
Останавливается на разделительной линии, оглядываясь по сторонам, пытаясь уловить момент, когда можно проскочить между автомобилями. "Сейчас, давай! Беги!" - кричу я и даже подталкиваю мысленно. И он меня послушал, хотя не слушал уже очень давно. Но сейчас мотает головой, пытаясь понять, кто крикнул. И бежит. Прямо под чёрный "Ауди", летящий со скоростью самолёта. Молодой парень за рулём смотрит куда-то в сторону.
Слышу, как дробятся кости таза, как ломается позвоночник, как череп разбивается о лобовое стекло. Лицо превращается в месиво, тело бесформенным окровавленным мешком взлетает в воздух, и, перелетев через автомобиль, падает прямо под колёса едущего сзади "Паджеро". Паренёк в "Ауди" резко бьёт по тормозам, машину заносит, она скрывается под брюхом едущего по встречке фургона-длиномера, и тот тащит её дальше с визгом тормозов и скрежетом рвущегося металла.
Десяток столкнувшихся машин, запах бензина, истерический вой заклинившего сигнала, люди, бегущие на помощь, водители, вылезающие из помятых автомобилей. Мне это уже не интересно. Кроме двоих никто особо не пострадал. Так - разбитые носы, вывихнутые пальцы, ушибы и царапины. Здесь делать уже нечего.
На противоположной стороне дороги размытый силуэт поднимает руку с оттопыренным большим пальцем. Отвечаю тем же жестом, разворачиваюсь и ухожу.

- Ну, - спрашивает Андрей, - что будем делать?
- Ничего. Всё остаётся в силе. Я вину беру на себя, ты идёшь в отказ. Я давно готовился, завалил контору просьбами и жалобами. На все вопросы буду отвечать, что предупреждал. Думаю, ничего страшного мне не сделают.
- А если не поверят?
- А что они докажут? Ничего.
На самом деле мне плевать, что со мной сделают.
- Моему голову оторвало, правда и головой это назвать сложно. Нашли на заднем сидении. Крышу срезало у машины начисто.
- Видел.
- Он под наркотой был.
- Ну и, слава Богу. Меньше объясняться. Мой тоже пьяный.
- Не люблю я эти комиссии.
- Фигня. Прорвёмся.

Как многие знают, я работаю директором.Красивым таким и серьезным шопиздец. Прихожу на работу, открываю с ноги кабинет, трещу пальцоме и на завтрак ебу менеджерих за всякие мелкие шалосте. Менеджерих, потому что коллектив у меня сугубо бабский, в количестве чуть более чем до хуя. Из мужиков только я и айтишнек. Все.
Бабский коллектив, сами понимаете, это один большой пиздец с различными внутренними движняками, срачами и бурлениями говн. Надо сказать, что весь этот мочевой кипяток я стараюсь пресекать на корню и за перегиб на местах выписываю лошадинную дозу пиздофф не взирая на боевые заслуги перед корпорацией и прочие ордена и медали.
Так вот. Работала до вчерашнего дня у меня одна афца. Назовем ее Дина. А фамилие ей дадим Магомедова. В целях этики и псехологии имя я изменил канеш, но не на много. Спецом, штобы подчеркнуть расовую генетику, естественный отбор и вся хуйня.
Работала эта самая Дина так себе, с одной стороны вроде как и не ветеран движения, а с другой и серьезных косяков за ней не наблюдалось. Так, по мелочам. Особенно ее не притесняли, даже наоборот. Помогал ей в непонятках и неоднократно входил в положение.
Все началось в воскресенье. Сижу дома, пишу всякую хуйню в блевничог, вдруг звонок на мобилу:
-Здравствуйте- говорят- Это подруга Дины.
-Зоебись тебе- отвечаю- И чо?

-Она меня просила передать, что у нее дома в Саратовской области случился какой-то интимный коллапс и горе, и поэтому она срочно туда выехала, поэтому в понедельник на работе не появицца.
-Охуительно, подруга Дины. А почему она мне самому не позвонила?
-А потому,-говорит мне подруга Дины,- что уезжала она рано, не хотела беспокоить.
-Но щаз ведь не рано ни хуя, почему она мне щаз не отзвонится?
-Ну, так она в поезде едет, мы с ней смсками общаемся.
-Вон оно как. А мне смску послать не судьба? Даже обидно как-то, знаете ли.
Тут подруга Дины не нашлась что ответить и попрощалась, а я отбил Дине гневную смску о том, что она охуела и что месть моя будет изощеренной и креативной.
Ответа не последовало.

Посетительница мало была похожа на пожилых граждан, штурмующих нашу приемную в поисках денег, справедливости и мира на планете. Тоненькая девочка лет 23-25 выглядела испуганной. Она определенно не знала с чего начать свое повествование.

- Вы знаете, меня хотят уволить... Я не знаю что делать...

- А как вы определили, что Вас хотят уволить?

- А хозяин сказал, что все, я уволена, чтоб завтра на работу не приходила.

- Ну в таком ключе увольнение не происходит, это не законно. А трудовые отношения у Вас с работодателем оформлены? Договор трудовой есть? Зарплату в конвертике получаете или на счет в банк? В трудовой книжке отметка есть, что вы на работу приняты?

- Да все есть. И договор и трудовая. Зарплату на карточку в банк получаю. Но в договоре написано, что могут уволить за серьезные проступки по решению администрации (показывает договор, действительно, так и написано).

- Сомнительно это.. а что у Вас за проступок такой был?

- Ну... вобщем... я смеялась.

- И это проступок? Серьезный?

- Вы не понимаете, я над хозяином смеялась.

- Попробую Вас успокоить, за смех не могут уволить. Главное не пропускайте рабочее время, приходите завтра с утра на работу как положено и никто вас уволить не сможет.

У него было простое имя, не менее простое отчество и уж совсем, прости Господи, посконная фамилия. Как же мне его тут-то назвать?.. А пусть будет Иванычем. Вполне посконно, правда?..

Высокий, коренастый, с такой большущей нижней челюстью, что ею, казалось, можно было колоть грецкие орехи, просто подкладывая их под подбородок и резко восклицая: "Бля!"
Он был живой, и он был легендой...
Нет, не так.

Он был живой легендой. Причём - с самого училища. Как-то на полигоне другой курсант умудрился зашвырнуть боевую гранату прямо под ноги Иванычу. Тот, недолго думая, изо всей силы пнул смертоносную вещицу, и она по параболе улетела за бруствер окопа. Там она и шибанула, никого не задев. Все немедленно обделались и залегли. Все, кроме Иваныча. Иваныч как стоял в полный рост, так и остался изображать корабельную мачту.
Только вскрикнул: "Ой, мамочки!" - когда воздух над головой вспорол сноп осколков...

Едва курсант стал лейтенантом, как тут же удвоил свою легендарность. Вечером, гуляя под ручку с девушкой, Иваныч набрёл на пятерых гопников. Те были очень заняты - потрошили какого-то интеллигента в подворотне. На возникшую из-за угла парочку внимания не обратили...

Лейтенант галантно попросил разрешения у девушки на минутку отлучиться. Девушка, впавшая в ступор при виде пятерых бугаёв с заточками, машинально кивнула. Тогда лейтенант Иваныч, бывший чемпион училища по боксу в тяжёлом весе, вручил даме свою фуражку, приказал "если что - не визжать" и сделал ровно пять шагов вперёд.

Ольга взвыла. Всякому терпению приходит конец. Целую неделю нет покоя ни днём, ни ночью. Она уже не могла выносить тот скулёж, который доносился через стенку от соседей.

Она знала эту историю. Прежний жилец, Вован, накопив капитальчик, "сделал ноги" - уехал в теплую страну на ПМЖ и купил себе "дачку" у самого Тихого океана. На прощание Ольге сказал:
- Типа, нажился во как,- и с этими словами провёл ребром ладони по горлу, - на родине в вечной борьбе за выживание. Дед мой так жил, отец, но я прерву это мучительное существование с лозунгом "покой нам только снится".
Съехал. Правда, успел рассказать, кому продал квартирку - молодой вдове олигарха. Та, действительно, очень любила своего покойного мужа и поэтому пребывала в глубочайшей депрессии и целыми днями выла и причитала, а то и пела высоким голоском:
- Миленький ты мой, возьми меня с собой...
От такого пения у Ольги мурашки по спине начинали ползать. Что она только не делала: и включала громко музыку, и долбила в стену, и орала, что вызовет милицию и психушку. Ничего не помогало.
- Ну, теперь всё. Пойду знакомиться с этой гадиной. Она сейчас у меня в самом деле поедет за своим муженьком "в далёкую страну", - взревела Ольга и, схватив ключи, вылетела за дверь. Хотя квартиры соседствовали через стену и были зеркально похожи, но располагались в разных подъездах элитного дома.

Поднявшись на одиннадцатый этаж, Ольга решительно нажала на звонок, потом ещё и ещё. Не открывали. Стала колотить ногами в дверь и орать на весь подъезд:
- Не уйду, пока не увижу эту рожу. Выходи, зараза!!!
Она занесла кулак, чтобы посильнее ударить, как вдруг дверь стала тихонько открываться. Ольга что было сил пнула и не рассчитала. Дверью сильно ударила женщину, стоящую в коридоре, и та упала. Ольга поняла, что переборщила, переступила порог и стала поднимать за плечи хозяйку квартиры. Крови не было. Они так и стояли на коленях друг против друга. Минута, две. Вдруг Ольга закричала не своим голосом и отпрянула, женщина тоже вскрикнула и упала в обморок.

Похожий на огромную, невиданную, страдающую ожирением птицу, Карлсон летел над городом. Чувство свободы незнакомо этим зачуханым людишкам, прозябающим в серых однотипных бетонных коробках, - думал он. Пропеллер за его спиной монотонно тарахтел, теплый воздух приятно обдувал мамон, в котором переваривался только что спижженый с одного из балконов еще жидкий холодец.
Наслаждение от полета внезапно испортила резкая боль в желудке и позывы к экстренной дефекации. Карлсон запаниковал. До его дома на крыше было далеко, а срать хотелось так, что еще немного, и гавно самопроизвольно хлынет из кишечных недр. Приспустив на всякий случай коротенькие штанишки, он спикировал в первое попавшееся открытое окно, свалив при этом с подоконника горшок с цветком. Находившийся в комнате мальчик вздрогнул, и с округлившимися от ужаса глазами уставился на влетевшего голожопого упыря с пропеллером. Тихо матерясь, Карлсон стал нарезать круги в воздухе, выискивая взглядом подходящее место для говнометания. Наконец, не имея больше никакой возможности сдерживаться, он пробормотал "да ебись оно все в рот", и на лету расслабил очко, из которого тут же веселым фонтанчиком ударила струя жидкой дресни. Спеша укрыться от брызг гамна, мальчик закричал что-то невнятное, закрыл голову руками и полез под кровать.
Высрав все гавно, Карлсон приземлился, огляделся по сторонам, вздохнул и огорченно пробубнил: "сукаблятьнахуй, как-то нехорошо получилось..."
Мальчик чего-то затих. Карлсон заглянул под кровать и сказал:
- Ну, вылазь, чего ты? Испугался? Как тебя зовут?

- Мама называет меня Малыш... - ответил тот, заикаясь от страха.
- А меня зовут Карлсон! - с пафосом представился киборг.
- А зачем ты тут все обосрал? - поинтересовался Малыш.
- Так уж вышло, мой маленький друг. Прости, хуйли. Это все холодец...
- Папа с мамой запрещают мне ругаться матом, - сказал мальчик.
- Это все хуйня, Малыш. А где твои родители? Они дома? - спросил Карлсон, разглядывая брызги гавна на потолке и обоях.
- Нет, они ушли в гости. А дома только фрекен Бок, - ответил Малыш, вылезая из-под кровати. Осмотревшись, Малыш начал возмущенно истерить: "Это пиздец! Ну ептваюмать! Да что же это за блядство, а?"
- Ну, мне пора, пожалуй... - сказал Карлсон, подтянул штаны и мелкими шажками направился к окну, намереваясь улететь.

Начальник токарного цеха Ус Николай Николаевич страдал тяжёлой степенью наивности. Он свято верил в дело Партии и светлое будущее, упорно скрывающееся за горизонтом. Поэтому ездил на "Запорожце". И гордился этим. Для того, чтобы купить как минимум "Жигули", пришлось бы отказаться от своих моральных принципов и ступить на путь хищения государственной собственности, что было чуждо Николаю Николаевичу. Ни одной скрепки, ни одного огрызка карандаша не вынес он за проходную завода, что уж говорить о липовых накладных и левых заказах. Не воровал и следил за своими подчинёнными. Ведь не просто так вступил он в ряды партии, не для того, чтобы легче жилось, чтобы карьеру сделать и льготами пользоваться, а чтобы нести ответственность, чтобы строить коммунизм на своём рабочем месте. За что и был, мягко сказано, нелюбим, как токарями, так и заводским руководством. Никто не знал, чего можно ждать от такого человека.

- Вот, гнида! Падла! - и ещё много нецензурных слов сказал в сердцах токарь Свиридов, идя к своему станку.
- Ты чего? - спросили товарищи и коллеги.
- Чего-чего? Ничего! Пидар, потому что, вот чего!

Токари промолчали, ожидая продолжения.
- Убил бы!
Свиридов весь покраснел от переполнившего его гнева и снова стал материться.
- Да что случилось? - спросили его токаря.
- Что случилось? А вот пойду сейчас, и дам ему прямо в лицо. Чтобы знал!
Свиридов показал свой могучий пролетарский кулак.
- Прямо в морду дам! Кулаком! По сопатке!
- Свиридов, ты или расскажи нам, или мы пойдём работать, и не будем тебе сочувствовать.
- А что рассказывать? Взял этот мудак и урезал мне расценки. Стоил шпундель пятнадцать копеек, а теперь стоит десять. Вот и вся геометрия.
- С каких это дел? - возмутились коллеги.
- А вот такая несправедливость царит на нашем предприятии. Я хотел как лучше. Полторы нормы выдал, а мне вместо премии за старание моё - тыц-пердыц, получи новые тарифы.

В августе 1999 года инженера Иво отправили в срочную командировку в одну дикую страну.
На языке дикой страны инженер Иво знал только одно слово - ляпушька, так его коллега Андреас называл свою русскую подружку. Маленькая лапа пушистой кошки, Pfötchen, ляпушька.
Дедушка Фриц предостерёг: - Будь осторожен. Я знаю этих русских, мы им тогда всыпали на Зееловских высотах, думаешь, они это забыли?!
В самолёте Иво убедился - не забыли, мстят. Спинку переднего кресла пришлось подпирать коленями, стюардесса сказала, что помочь не может, их, стюардесс, двое, а падающих спинок пол-самолёта. Про то, чем кормили, вспоминать не хотелось, но оно само о себе настырно напоминало.
В аэропорту Иво встретила главный проектировщик фрау Анна Сергеевна, валькирия лет пятидесяти, привела к страшной ржавой машине без ремней безопасности, строго наказала не прикасаться к двери, а то замок не держит, и на сумасшедшей скорости, в лязге и дребезге отвезла в гостиницу.
Утром фрау Анна заезжала за Иво, вечером привозила, лично сопровождала до входа, грозно зыркая и рявкая на девушек приятной внешности, но очевидно сомнительной репутации. От зырка и рявка красавицы тушевались и теряли задор, а их позы - призывность.
В пятницу всем коллективом бюро отметили успешное решение проблем, пожелали счастливого пути, и фрау Анна, к ужасу Иво от рюмки не отказывавшаяся, усадила его в свой гроб на колёсах. Гроб натужно пыхтел и стучал внутренностями, а на последнем километре встал. Фрау Анна наговорила гробу непонятных энергичных слов, не помогло.
- Такси тебе на утро заказали, а отсюда сам дойдёшь, тут рядом, вдоль того дома, потом налево - и гостиница, с девками там не заговаривай, без штанов останешься. Ну всё, спасибо тебе, помог, запустим производство, разбогатеем, приедешь - на мерседесе возить будем.
И неожиданно расцеловала.
Вечер стоял тёплый, во дворе дома на скамейке сидела девушка с книжкой, вокруг скамейки носилась собака сложносочинённой породы, низкое солнце просвечивало волосы девушки и делало её похожей на пушистый золотой одуванчик.
Если бы не отмечание успешного завершения, Иво бы не отважился. А так решительно направился к скамейке, аккуратно упал к ногам девушки и правдоподобно закатил глаза от невыносимой боли.
Девушка вскрикнула, вскочила и бросилась к нему.
Собака тоже бросилась, взлаяла, но кусать не стала, а преданно посмотрела и лизнула в щёку.

В палате ?3 , мальчишка шести лет с опухолью головного мозга примостился на подоконнике и рисует на казённом листе А4 акварельными красками.
Рисунок его мне сразу не понравился.
В два цвета, синий и чёрный, нарисовал он три, предположительно - человеческие, фигуры.
Говорю:
-Привет, Пикассо! Что это у тебя за Авиньонские девушки?
Саша смотрит на меня с укоризной:
- Это мама, папа и я!
- А почему у тебя и мама, и папа - в платьях? И ноги у них какие- то короткие!
Мальчишка тычет в чёрную фигуру пальцем и возражает:
- У папы не платье! Это - ряса. И совсем не короткие ноги у моей мамы! Это у неё платье такое длинное!
Отец у Саши - сельский священник. А мать, стало быть - попадья и мини юбки ей, в самом деле - не пристали.
- А небо у тебя почему чёрное?
- Это - тучи! Сейчас дождь пойдёт.
И Саша начинает смело ляпать по всему рисунку чёрные (опять этот цвет!) кляксы.
- А это у тебя что? Вот это, между тучами... Самолёт?
- Это господь бог наш, сущий на небесах. Он всегда такой. Его у нас много на стенке висит.
Саша перенёс три операции и теперь готовится ещё к одной, четвёртой.
Была у него уже и клиническая смерть и кома в течении месяца...

Больной, лежащий на койке через одну от Сашиной, внезапно захрипел, свернул голову направо, закатил туда же глаза и забился в судорогах...
Если после приступа будет ещё и афазия, то искать аневризму надо будет в левом полушарии мозга, в переднем адверсивном поле.
Сделаем ангиографию системы левой внутренней сонной артерии.

Наш мир несовершенен, этому есть масса подтверждений. Например, девочка Лена Игнатенко второй день приходит в садик в новой красной юбочке, а у Даши такой нет, в подобных обстоятельствах поневоле станешь философом. Даша пытается отрешиться от материального, важно ведь не количество юбок, а какой ты человек, доброе ли у тебя лицо, аккуратно ли заплетены косички. В духовном плане Лена здорово проигрывает Даше, в первую очередь потому, что у Лены есть красная юбка, а у Даши только духовный мир.

Мы с Дашей шли из садика, Даша сказала:

- Может, зайдем на минутку в магазин, купим мне красную юбку, как у Лены Игнатенко, только лучше?

Из одежды я умею покупать только мужские носки сорок пятого размера. Если юбку куплю я, Дашина мама скажет, чтобы я сам и носил этот ужас, а своей единственной дочери она не позволит появиться на улице в таком виде, что люди подумают о нашем моральном облике? Я сказал:

- Даша, вы с мамой сходите на выходных и купите. Мама лучше разбирается, какая юбка нужна.

- Красная, - сказала Даша. - Ты что, не знаешь, какие бывают красные юбки?

Женщины не понимают, как можно не разбираться в юбках, для них это так же просто и естественно, как ходить на двух ногах. Я отношусь к обычным беспородным дворовым мужчинам, нам до женского чутья - как до дзэна на карачках. Покупка носков может быть нашим коньком, но подняться выше нам не светит, мешают заботы о судьбах человечества.

Две недели назад я случайно выяснил, в чем разница между туфлями на банкетке и туфлями на танкетке, теперь я уверенно различаю их максимум со второй попытки. Этим я выгодно отличаюсь от других тридцатипятилетних мужчин, большинству потребовалось бы время, чтобы отличить туфли от сапог на каблуке. Однако считать, что теперь я достаточно продвинутый, чтобы без посторонней помощи выбирать юбку для четырехлетней девушки, было бы излишне самоуверенно.

В руке я держал пожелтевший от времени лист бумаги. Сцена, изображенная на нем была по детски наивна, проста, но героична: самолет со звездой парил в небе, внизу дымились немецкие танки, умирал поверженный Гитлер и над ним стоял мой дед на одной ноге. Вторую ногу он потерял на войне. За это ему дали орден. Так говорила бабушка и показывала красную коробочку с наградой. Вместе с ногой он потерял еще шестнадцать своих товарищей. Они призвались на фронт из далекого украинского села, но ушли под землю где то между Уралом и Берлином. Вернулся только дед. Но бабушка ошибалась: как можно уйти под землю - она же твердая? И нога - не варежка, как ее можно потерять? На самом деле ногу дед обменял у фашистов на бритву, часы и ящик патронов. Патроны он потом вернул назад, а бритву и часы привез домой. А бабушке привез орден, что бы она думала что он смелый...
Теперь каждое утро он точил бритву на зеленой коже, брился и уходил в школу учить детей химии. Потом возвращался, ел тыквенную кашу с рисом и шел на улицу читать книгу. Он сидел на скамье с книгой и смотрел на наш пятиэтажный кирпичный дом, построенный пленными немцами. Таких домов в городе было много. Они выросли на месте старых, разбитых бомбами. Вечером дедушка готовился ко сну: доставал из коробки от леденцов трофейные часы, завернутые в тряпочку и крутил рифленую головку. Тоненькую стрелку ставил на минуту вперед. Эта минута была ему нужна для извлечения часов из жестяной коробочки. Я спал с дедушкой в одной комнате и, лежа под одеялом, наблюдал как он расчехляет протез. Дед отстегивал тонкие кожаные ремешки, снимал искуссно сделанную ногу и принимался разбинтовывать культю.
-Дедушка, а ты плакал когда фрицы тебе ногу отрезали? - спрашивал я .
-Нет. Солдаты не плачут. -отвечал он. -Я просто называл их дураками.
Украдкой, под одеялом я пробовал ребром ладони отпилить себе ногу, но было больно и тогда я решил, что не поменял бы ее на трофейную бритву. Разве что на часы. Попробовал пилить сильней. Нога не отпиливалась и я решил, что часы мне не очень то и нужны. Тем временем дед складывал на газетку бинт за бинтом и укрывал их ватными лепешками. Под нос он напевал смешную песенку про то, что "хорошо тому живется, у кого одна нога, мол, одна портянка шьется и туфля нужна одна". Каждая лепешка знала свое место на ноге и, тем более, на газетке. Всего их было больше сотни и постепенно газетка превращалась в белоснежный торт. Красивый торт, который я видел в журнале... В этот раз ватные лепешки и бинты спутались - днем дед упал. Он шел со мной в гастроном и какой то парень выбил ногой его палку. Дедушка рухнул как подкошенный, хулиганы загоготали и протез сполз. Я бросился с кулаками на одного из рослых пацанов, но отлетел в траву от удара. Я заплакал.
-Не плачь,- утешал меня дед. - Солдаты не плачут.
Он старался подняться, встал на четвереньки и карабкался вверх по колесу бочки с квасом. Женщина в белом переднике принесла отлетевшую палку. Смеясь, подростки скрылись за углом.

Таксист выглянул из окошка тойоты с неожиданным предложением:
- Садись, братишка, я с цветами бесплатно вожу, правило у меня такое. Садись рядом, веселее будет!

Едем; пробки, гудёж вокруг, все психуют, - "мой" водитель не унывает:
- Я, знаешь, с чего так делаю, - ну, с цветами-то? Я ж однажды чуть не замёрз насмерть, маме тюльпаны вёз в Братск, у нас тогда совсем плохо с тюльпанами было, одни гвоздики, ну... А Братск наш, он же не город, там посёлки вокруг: Падуны, Гидростроитель...
- ...Энергетик, Братское Море, - подхватываю.
- Бывал, что ли? - удивляется.
- Бывал. Голодал там у вас, только не лечебно. Подыхал с голоду, пока одну фишку не придумал с больничкой...

- Да, про лечебное голодание не тебе рассказывать, - хмыкает, бросая на меня взгляд. - Ну вот, - далеко, в общем, добираться с вокзала. А братка меня не встретил, стуканул у него движок, что ли - вот и остался я в штиблетах на рыбьем меху на перроне. А вокзал, - ну, знаешь, наверное, - на ночь закрывается. И я пешочком, как в песне: по шпалам, млять, по шпалам, млять, по шпалам. Да нет, не чалился сам. Это у нас во дворе братки пели... Ну вот, а идти - пиздисят кэмэ и кирдык с присвистом. Морозяка стоит, да ещё и ветерок поддувает, а я бреду и понимаю уже, что хана мне. Вокзальная машина, что везла ихних, мимо сквозанула, будто и не видела - и никого...

И тут выскакивает из-за поворота "волжана", разворачивается лихо, - там хачик сидит, улыбится. Садись, говорит, куда тебе. А у меня - вот ни копелюшечки, я ж молодой был, дураковатый, да похмельный, - всё спустил ещё под Ачинском, ввязался в игру, ну да это другой разговор... А хачик говорит, мол, ты не бзди, так довезу. А как - "так", - когда и бензин в дефиците был, и стоил - будь здоров. Но что делать - еду... Так и привёз он меня, да ещё и носки по дороге заставил надеть, - колючие, вонючие, но тё-о-оплыи-и-и! И чаем из термоса напоил, - знаешь, металлический такой, из зенитных гильз на аэродромах делали. Во-о-от...

Сколько черных сердец в этом мире большом и прекрасном,
Сколько горя и слез, сколько грязных душонок и рук.
Мы на том рубеже, где всегда горячо и опасно,
Где не сразу поймешь, кто скрывается, враг или друг...
Д. Полторацкий "Спецназ"


Любители так называемых "детективов" Донцовой в простоте душевной думают, что труднее и почётнее всего раскрыть убийство. Разочарую их: квартирные кражи - этот бич современных мегаполисов раскрыть гораздо труднее. Уходите вы на работу или уезжаете на дачу в выходные, а по возвращении с ужасом убеждаетесь, что входная дверь выбита, и всё, что нажито непосильным трудом, исчезло в неизвестном направлении. Вы бросаетесь в орган внутренних дел, в возмущении прося покарать коварных злодеев, покусившихся на ваше имущество, а представитель этого самого органа разводит руками: и рад бы, но, сами видите, какой вал... Так есть сейчас, после "удачного" ребрендинга милиции в полицию, так было и тогда, в "лихие девяностые", с той разницей, что современные органы окончательно коммерциализировались, безжалостно выкинув часто поддатых и не всегда свежевыбритых профессионалов, заменив на "безупречно чистых", которые и лизнут с готовностью, и денюшку "в клювике" принесут, и обеспечат раскрываемость подсунутыми маргиналу "корабликом" или парой патронов.
Впрочем, речь не об этом, а обо всё тех же квартирных кражах. Опытный "домушник" долго готовится к краже, проводит разведку, выясняет ритм жизни хозяев, достаток и прочее.
Совершив кражу, вор оставляет минимум следов, быстро сбывает вещи - и всё!
Если и вычислишь такого оперативным путём - вину доказать будет очень нелегко! "Какие будут ваши доказательства?!"
Вот об одной давней квартирной краже я и хочу поведать. Раскрытой, прошу заметить, но с печальными последствиями.

А вы знаете, что владельцы собак, выгуливающие толпой своих питомцев, - это потенциальная толпа конченных пидорасов? Сейчас расскажу почему!
Сзади моего дома есть стадион, который принадлежит соседней школе. С незапамятных пор футбольное поле этого стадиона служит для выгула собак - и не важно маленькие они или большие, - все эти животные делают совершенно одинаковые кучки. Потому что, не взирая на рост и экстерьер, жопа у этих собак практически одинакова.

Скажу, что хоть я и не школьник, но тоже люблю попинать мяч на этом стадионе, и вот однажды, я увидел, как на стадион пришли одновременно около восьми собаководов и соответственно столько же собак. И вдруг из этой толпы отбежала маленькая гнусная, пидаристического вида, собачонка, укутанная в тулуп, и помчалась прямо на меня. Собачонка неслась громко лая, причем она имела конкретную цель - порвать мои штаны, а может даже и покусать. Как вы понимаете, я слегка растерялся, потому что - это был не бродячий пес, в пес, который имел хозяина. Причем хозяин, а данном случае, это была хозяйка, кричала где-то вдали:

- Маркиз, назад! Маркиз - нельзя!

Маркиз наоборот, слыша голос хозяйки, набирался смелости и подбежав ко мне, стал лаять уже почти что истерически, и соответственно, мне не оставалось ничего другого, как засадить ему в бок с носка.

В этот момент толпа собаководов со своими доберманами, догами и терьерами бросилась ко мне, а сам Маркиз поджав лапы и хвост летел к ним.

- Да как вы смеете? - закричала хозяйка собачонки.
- А вы почему отпускаете ее с поводка?
- Мы здесь гуляем! - заявила хозяйка. - И он бежал к вам просто познакомиться!
- Заебали вы футболисты!- поддакнул ей дядя из толпы с ротвейлером. - Погулять с собакой уже негде.
- Как это познакомиться? - проигнорировал я высказывание владельца ротвейлера. - Ваш пес бежал ко мне с таким лаем, что готов был сожрать, и что мне делать?
- Но на вас же не ротвейлер бежал, - впрягся в разговор тот же дядя. - Моего бы вы так не стукнули!

В самом конце прошлого века подруга жены выходила замуж.
Тазик салата "Мимоза", крики - горько, свадебное платье для беременных, тамада с книгой тостов, драка за пьяную подругу невесты, в общем, все не хуже чем у людей.
Утром молодые вскрыли конвертики, посчитали наличность и затеяли жаркий спор о сфере ее немедленного применения. Несмотря на явное давление на судей со стороны тещи и тестя, ремонт в квартире чистым нокаутом проиграл покупке автомобиля...
Решено - берем "Жигуль". На новый не хватит, но на почти новый - вполне.
На следующий день за 50 баксов наняли соседа-автослесаря и отправились на Люберецкий рынок.
Ходили-бродили, то цвет не цвет, то цена больше новой, а когда и цвет и цена и даже меховой руль - тут нанятый специалист сходу бракует.
Морока.

Наконец всех троих околдовала шикарная семерка. И цвет и вид. Дороговато правда, но она того стоит. Да и пробег совсем маленький, при том, что сосед "зуб дает", что счетчик не скручен.
Заглянули в мотор, послушали, повсматривались. Салон блестит и пленяет новизной, да и дядька им сразу понравился. В строгом костюме при галстуке и в немодных роговых очках с толстыми плюсовыми линзами. Хозяин объяснил, что пробег маленький из-за того, что он ученый-океанолог и в Москве в последнее время бывает только два месяца в году, так что при такой жизни машина ему вообще обуза...
Сторговались, пробили по гаишной базе, ударили по рукам и... вдруг молодая беременная жена в самый последний момент отозвала мужа из вагончика купли продажи с пересчитанной суммой в руках.
Муж:
- Ну что такое? Опять в туалет? Ты не можешь потерпеть минутку пока оформим?
Жена:
- Давай не будем у него покупать. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Муж:
- Ты с ума сошла! Ну почему!? Она же тебе первой понравилась и мастер говорит, что как новая, берите, не пожалеете.
Жена:
- Все понимаю, но пока мы стояли, ждали оформления, я присмотрелась и заметила, что очки у этого океанолога с простыми стеклами. Это точно, приглядись сам. Ну не может человек по своей воле ходить в таких очках.

- Шляпа ты, венчающая детородный орган Петра Великого! - отчаянно и беззлобно махнул рукой егерь Пакистан Палыч. Интеллигент в третьем поколении, уже спускался по лестнице из сосновых жердей с засидки на землю, когда в рассеявшемся дыму наверху импровизированной засады, показалась круглая и красная физиономия горе-стрелка.
Этим сконфуженным стрелком оказался финансовый директор небольшой, но успешной мануфактурной фабрики на паях "Гобелен", Владислав Михайлович Сливкин.

- Ну, Пакистан Павлович, я же сделал все, как вы объяснили,- заискивающе затараторил вслед спускающемуся по лестнице егерю кругленький финдиректор, придерживая тирольскую шапочку пухлыми и влажными пальцами.
От приличной высоты и мерного раскачивания деревьев, служащих опорой для охотничьего шалашика, слегка мутило, и тоска подступала к душе финансиста.
-Я же бил под лопатку, согласно инструкции,- срывающимся голосом пискнул Сливкин, делая последнюю попытку достучаться до сурового егеря.
- Ты каким снарядом бил?!- в сердцах спросил егерь,- Сидел бы в своем офисе и мух нещадно давил бы на окне. Так нет! Сафари ему подавай, кабана матерого, с проседью. Тьфу!- Палыч плюнул в сердцах вверх, секундой позже вытер плюху с наморщенного лба и зашагал к своему слепленному из грязи Уазику, стоящему за оврагом.

Когда вчера к лесной конторке подкатила иномарка, хоть и с покоцанными дверками и бампером, Палыч вначале обрадовался. Дела в небольшом охотхозяйстве шли вон из рук плохо, не хватало кормов, да и сами кормушки не были готовы к зимовке.
Но когда из машины выкатился мини-моджахед, с пером в шапке, опытный егерь нервно сглотнул.
По внешнему виду стало все ясно.
На широком кожаном поясе болтался такой ятаган, что все монголы орды хана Батыя, жабой бы надулись.
-Свежевать тушку буду,- увидев изумленный взгляд, деловито пояснил приезжий Робин Гуд.
-Влад Михалыч Сливкин,- деловито протянул горячую ладошку искатель приключений.
-Пакистан Палыч,- сухая жилистая ладонь хрустнула, как свежим капустным листом, нежной дланью офисного планктона.
-Можно просто, Владик!- ойкнув, выдернул руку посетитель.
Ты бы еще горн с собой приволок,- усмехнулся про себя Палыч.

У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где учиться мне тогда,
чем заниматься?

В.Маяковский.

Я уже собирался свалить из дома, когда меня позвал отец.
- Ну что, у тебя полгода до окончания школы, надо решать, куда тебе поступать... мысли есть?
Весь мой внешний вид говорил, что у меня мыслей нет, тогда отец, после непродолжительной паузы продолжил.
- Вощем, ко мне особист приходил, предложили для тебя квоту от республики, в училище КГБ СССР. Подумай, к концу недели надо дать ответ.

Я с облегчением, от того что разговор закончен, пообещал подумать, и рванул к кентам.
В принципе я и не собирался особо думать. Точнее предмета для обдумывания у меня особо и не было. У меня уже был опыт раздумывания, куда идти после школы. Я тогда заканчивал 8 класс средней школы. Это был разгар перестройки. Время тотального дефицита, расцвета блата, первых кооперативов и вареных джинсов.

К высшему образованию в этот период относились презрительно. К примеру, профессия инженера была в это время презираема. Человек-неудачник. Например в школе, во время урока, учительница математики и программирования назидательно рассказывала нам поучительную историю из своего детства. Как было в ее классе два мальчика, один- гордость школы, по ее словам рвал жопу, чтобы получить красный аттестат, а другой- позор школы, тупенкий хулиган. А теперь, когда они дескать выросли, один занюханный инженер с мизерной зарплатой, а другой начальник мясного отдела в универсами. Один лузер, а другой соответственно уважаемый человек в городе, и каждый стремиться к знакомству с ним. Так что, авторитетами в глазах пацанов с моего двора были барыги и автослесари, и о высшем образовании если кто и подумывал сдуру, то вслух не говорил об этом.

- Ты знаешь что такое под пулями по пластунски? Ты знаешь что такое саперная лопатка в горле врага? Ты знаешь что такое зной, жажда, и кровь хлещущащая из шеи? Ты пробовал человека на вкус, сопляк?
Слюна текла по глупому лицу дауненка. Он, конечно, не знал ничего. Но Ивану- охраннику интерната было все равно. Он был погружен в мрачные воспоминания своей войны.
- Ты не мужчина. Идиот, ты просто никчемная тварь- Иван расходился все боле и боле- Пока ты в силах иди и умри! Пока в твой мозг не сделал из тебя бесполезную овощь, умри. Убей себя, дебил херов.
Причиной усиленного воспитания была кровавая чушка которой больной малыш кашлянул на белый китель охранника. Иван каждый год в день штурма дворца Амина и других боевых праздников одевал белый китель, цеплял на пояс кортик, пересчитывал патроны в ящике стола, причесывался, отсиживал положенные часы на работе, и шел на танцы в клуб "Кому за тридцать". "Не повезло в смерти повезет в любви"- любил приговаривать сам себе Иван, когда под столом вахты разливал в два стакана себе красное вино победы- как называл Иван перцовую настойку.
Выпивал аккурат за четыре приема бутылку, непременно закусывал кусочком блокадной нормы, которую брал в столовой каждое утро, протягивал под стол ноги в начищенных сапогах, расправлял руками лампасы и смотрел в окно. Вспоминал Иван свою войну, и песок и пепел. Кружились в глазах его картины боевых друзей, свистели пули в памяти, взрывались гранаты и хрипели убитые духи.
Иван затер кровавое туберкулезное пятно на кителе посмотрел за окно, там возле ворот кучкой стояли и мерзли даунята.

Любил Иван распорядок не пускал отсталых без сменной обуви или на три минуты опоздавших, так и стояли они и в мороз и в зной под воротами, пока учителка их, бабье сердце, не впускала, крича и ругаясь на Иванов распорядок. Иной раз у самого Ивана сжималась душевная мышца, хотелось запустить маленьких уродцев. Но на войне как на войне- отстающих нет.
Сегодня ждали Ивана танцы, он уже представлял как подойдет к Максимке- диджею местного дома культуры, протянет ему мятую сторублевку и попросит включить свою песню. А после разойдется душа Ивана встанет он посреди танцплощадки закинет руки за голову и пойдет давать круги вокруг поварихи Татьяны, хрипло сипя "аспода афитцерыыы".

Раньше Дашу не очень увлекала стряпня, результат интересовал ее гораздо больше, чем процесс. Потом Катя купила Даше розовый передник с зайцем посередине, такой передник дает +10 к кулинарным способностям. Даша надела его и сказала:

- Теперь я повариха. Мама, давай стряпать печенье? Наделаем много-много печенья, даже дядю Лешу хватит угостить.

Печенье делается так: пока Катя замешивает тесто, Даша приносит на кухню кукол и рассаживает на подоконнике, оттуда им будут хорошо видны все подробности процесса. Куклам тоже необходимо научиться стряпать, иначе, когда они вырастут, никто их не возьмет замуж.

- Не вечно же я буду вам помогать, - говорит Даша. - Учитесь, как следует, в следующий раз печенье будете делать вы.

Сама Даша взбирается на табуретку с ногами, оттуда удобнее всего помогать маме.

- Мама, можно я, можно я! - говорит Даша.

Катя дает ей скалку, Даша с остервенением катает ее по тесту, превращая его в огромный неровный блин.

- Мы его заблинили! - говорит Даша. - На, мама, теперь твоя очередь.

Между прочим, Катина скалка - фамильная реликвия, она досталась ей от бабушки, у них в роду принято передавать скалку по наследству, как самурайский меч. Несмотря на поколения твердолобых мужей, на скалке до сих пор нет ни единой вмятины. Когда Даша вырастет и достигнет мастерства, Катя отдаст скалку ей.

- Используй ее мудро, - скажет Катя. - Никогда не вынимай скалку из ножен, если не собираешься ей воспользоваться. И помни, дочь: раскатывая тесто, скалку держат двумя руками, а встречая мужа - только одной.